Альма. Ветер крепчает

– Смерть плотника – неприятность, о которой я узнал с большой досадой, – говорит Гардель. – И жалею, что меня не было, когда это случилось.

– Где вы были? – спрашивает Пуссен.

– Я вам отвечу, в качестве исключения. По просьбе господина Бассака я уехал на неделю в Нант. Бессмысленная трата времени, которую мне навязали ради знакомства с плантаторами с Мартиники. За те восемь дней перед отплытием, что меня не было, господин Бассомпьер успел закончить работу, спустить корабль на воду и затем умереть. Мне крайне обидно, что он выбрал именно это время, чтобы отойти в мир иной.

– Думаю, он не выбирал.

Гардель вглядывается в темноту за окном каюты.

– Да, просто так говорят.

Молчание. Он продолжает:

– Пока я был в Нанте, Бассак послал своего счетовода Жана Ангелика присматривать за работами в Ла-Рошели вместо меня. Конечно, у этого юноши прекрасное образование, чудные светлые локоны и модные туфли, но он ничего не смыслит в том, как снаряжают корабль почти в триста тонн, обшивают борта или нанимают кока!

Плотник даёт Гарделю выговориться. Если бы капитан подозревал его всерьёз, он бы так не болтал. И вообще не сказал бы ни слова.

– Вы правы, я здесь не просто так, – говорит Пуссен, чтобы тот ему поверил. – Я очень любил Бассомпьера.

– О!

– Он мой наставник и мой друг.

– Так, значит, вы пришли закончить его творение.

– Возможно.

– Ну а я, – шутит Гардель, – пятьдесят лет борозжу моря из любви к смеху чаек и сардинам в масле. Я вам не верю, Пуссен.

Взгляд его вновь устремляется сквозь оконную раму. Ему показалось, что там мелькнула летучая рыба или мелкие птички пронеслись в ночи у самого стекла. Он наклоняется к окну, но за кормой лишь белеет длинный пенный след.

– Теперь уходите, – говорит он наконец Пуссену. – Мы с вами ещё поговорим. И скажите этому юнцу Марту, чтобы входил.

Пуссен встаёт в совершенной растерянности. В дверях он натыкается на Жозефа, даже не взглянув на него.

– Иди сюда, – приказывает Гардель. – И дверь закрой.

Жозеф заходит. Волосы у него ещё мокрые после штормовой ночи. Он останавливается возле двери и стоит.

Гардель достаёт из кармана листок, разворачивает его и прижимает к стене. Затем извлекает из подкладки сюртука несколько булавок и втыкает их по углам загадочной записки Люка де Лерна.

– Видишь, малец, я как король, который вызывает среди ночи своих маркизишек. Паларди, Пуссен, Март… Маркизишки, дрожащие в ожидании, что же им скажут.

Гардель воткнул последнюю булавку.

– Каждый боится, что его величество вышлет его из Версаля… Вот только у нас, в море, не столь утончённые нравы. Здесь не церемонятся… К примеру, когда через несколько дней невольников выведут на палубу, я придумаю какую-нибудь провинность, которой никто из них не совершал. И накажу за неё кого-нибудь, наугад. Тем самым надолго обеспечив покой на борту. Порой скормить кого-то одного акулам бывает выгоднее.

Жозеф не отвечает. Он давно знает, что это маленькое королевство держится на страхе.

– Нет, – продолжает Гардель, – здесь не цепляют на всё кружева с лентами. Здесь не Версаль и не английский двор.

Он прохаживается по каюте.

– Я много думал о том, что ты вызнал у Кука.

– Он мне доверяет. Было не сложно…

– Замолкни!

Жозеф сцепляет за спиной руки и наклоняет голову, как послушный мальчик.

– Ты говоришь, – продолжает Гардель, – что он рассказал тебе о годах, проведённых при Люке…

– Да.

– Толку от этого никакого.

– Почему?

– Всё это он уже говорил нам и так.

– Нужно было убедиться… – скромно замечает Жозеф.

Если бы мы незаметно прокрались ему сейчас за спину, то увидели бы, что он достаёт из-за пояса маленький чёрный прямоугольник размером с ладонь, но значительной толщины.

– Значит, он рассказал тебе, что наш пират любил золото и был очень набожным…

– Да.

– Как увлекательно…

Гардель ударяет кулаком в стекло так, что оно едва не бьётся.

– Есть хоть одна живая душа, которая этого не знает?

– Простите?

– Ещё когда мне было двадцать, Карибское море называли «купелью брата Люка».

Жозеф склоняет голову ниже. За спиной он медленно перекладывает прямоугольный предмет из-за пояса в рукав.

– В следующий раз, – продолжает Гардель, – мы бросим якорь в Сан-Доминго.

– Если Бог приведёт.

– Это я приведу, малец. Приведу корабль в Сан-Доминго. И, если ты к тому времени не укажешь конкретную точку на карте, где зарыто сокровище, я привяжу тебя к якорю, и ты, распятый, полетишь вместе с ним прямо в ил.

Он не видел, что Жозеф в эти пару секунд успел прыгнуть вперёд и вернуться на место.

Когда Гардель поворачивается к нему, Жозеф делает вид, что всё это время стоял смирно. Махнув ладонью так, будто отгоняет дурной запах, капитан выпроваживает мальчишку:

– А теперь сгинь. Даю тебе последний шанс.

Гардель в каюте один. В руках у него чёрный прямоугольный предмет. Он поднял его со стула, где сидел плотник.

Это книга. Маленькая толстая книжка в чёрном кожаном переплёте. Наверное, Пуссен обронил.

Гардель переворачивает её и читает два тиснённых на обложке слова. Глаза его блестят.

«Четыре Евангелия».