Альма. Ветер крепчает

– Видите ли, – не отступается Паларди, – я одного понять не могу…

– Нам не дано понять всего на свете, – твёрдо перебивает его Пуссен.

Он схватил хирурга за плечи и держит под дождём против себя.

– В этом трагедия всех врачей. У вас нет уважения к тайне. Слышите меня, Паларди? – повторяет он, тараща глаза.

Паларди нервно кивает. Он боится Пуссена, считая его чем-то вроде колдуна, после того как плотник исцелил бондаря Тавеля от дизентерии.

– Девчонка здесь. Мы отвели её в укромное место.

Они нагибаются и входят в отсек, где её и нашли. Жозеф стережёт Альму. Лук спрятали в инструментах Пуссена.

– Капитану уже сообщили? – тут же спрашивает Паларди, едва её видит.

– Сообщим, если вы плохо залечите рану, если зашьёте как дырявый мешок или если пойдёт воспаление… Тогда да, я сообщу ему, как вы работаете. Капитан терпеть не может потерь по глупости. Эта девчонка стоит в пятнадцать раз больше, чем вам заплатят за январь.

Паларди, весь побледнев, садится на корточки. Он поднимает руку Альмы.

– Крови много, – говорит он, достав из кармана маленькую фляжку.

Откручивает крышку.

– Негров я промываю матросской водкой. Она дешевле.

– Нет, дайте-ка лучше сюда.

– Зачем?

– Горло промочить.

Пуссен вырывает у него флягу и делает вид, что пьёт.

– Воспользуйтесь тем, чем лечили бы собственную дочь, – говорит он, вытирая губы тыльной стороной локтя.

– Собственную дочь?

У хирурга нет дочери.

– Берите самое дорогое, что есть! – кричит Пуссен.

Паларди с сожалением достаёт из деревянного чемоданчика красный флакон.

Альма, пока ей зашивают рану, не спускает глаз с Жозефа. Она даже не стиснула зубы, не сжала кулак. И вообще не шелохнулась.

Стежки у хирурга аккуратные. Ему бы лучше заняться вышивкой, чем врачебным ремеслом. Делал бы манжеты да наволочки – и никаких тебе мертвецов.

Кончив, Паларди берёт кусок чистой простыни. И перевязывает Альме рану.

– А теперь я поставлю ей клеймо на другое плечо, – говорит он.

– Что-что?

– Из-за шрама не видно клейма нашего судна, – объясняет хирург, доставая железное клеймо, которым метят невольников.

– Вы шутите? – спрашивает Пуссен.

– Надо же её клеймить, – говорит Паларди.

Пуссен улыбается и качает головой:

– Я всё понял.

– Что?

– Вы же прекрасно знаете, господин Паларди, что невольники с клеймом на левом плече куплены лично капитаном Гарделем… Не делайте невинный вид. Я прекрасно понял ваш замысел.

Глаза у Паларди круглые, как у филина.

– Это называется взятка, господин доктор.

– Ну что вы, сударь…

– Вы намеревались подарить эту невольницу Гарделю, тогда как она принадлежит судовладельцу Бассаку?

– Но…

– И всё чтобы вновь завоевать благосклонность капитана?

– Честное слово, я…

– Молчите. Эта малышка никуда не улетит. Поговорим об этом, когда шрам заживёт.

Паларди весь побелел.

– На этот раз сделаем вид, что ничего не было, – шепчет Пуссен хирургу под восторженным взглядом Жозефа. – Не будем никому рассказывать о случившемся. Это будет нашей маленькой тайной…

Приближаются шаги. Вожеланд заходит к ним под бак.

– Жак Пуссен! Вас вызывает капитан. Он считает, вы поспали достаточно, и хочет поговорить с вами… И с тобой тоже, Жозеф Март.

С Вожеландом какой-то матрос. Оба замирают, заметив Альму.

– Это ещё что такое?

– Это работа нашего хирурга, – говорит Пуссен, грубо схватив Альму за плечо и приподнимая повязку.

Он показывает всем искуснейшие швы.

– Взгляните… Пара недель, и от раны останется одно воспоминание. Таланта доктору Паларди не занимать.

Пуссен встаёт. Сна не предвидится ни секунды. Он даже обсохнуть не успел.

– Верните девчонку в погреб, – говорит он. – С меня хватило мороки её оттуда выуживать. Пойдём, Жозеф Март. Не будем мешать людям работать. Нас зовёт капитан.

Они уходят. Вожеланд остался с Альмой, Паларди и матросом.

– Доктор, что на вас нашло? Предупреждайте, когда берёте невольников!

Паларди открывает рот, но Вожеланд переходит на ор:

– Это обязательно! И без разговоров! Впрочем, вам капитан тоже хотел что-то сказать.

Паларди закрывает чемоданчик и уходит.

Тогда Вожеланд с матросом поднимают Альму. Они выводят её на палубу, затем на бак. Она не сопротивляется. И только запрокидывает голову. Дождь немного стих. Но ветер – нет. Он разгоняет тучи. Где-то на небе даже мелькнула звезда.

– Вперёд!

Двое мужчин толкают Альму к фок-мачте, ко входу в погреб. И даже не догадываются, что в эту темницу без окон и воздуха спускается под их толчками сама неприступная вольность.

36. Бомба

Гардель пропустил Жака Пуссена внутрь своей каюты, а Жозефа Марта оставил за дверью.

– Ты постой тут.

Жозеф надеялся, что они войдут вместе. Он уже много месяцев не был в покоях капитана. Не видел двух ящиков под койкой в стенной нише, на которые возлагал такие надежды. Он как раз собирался прижаться ухом к двери, чтобы послушать, о чём они говорят, как вдруг сзади возник доктор Паларди.

– Похоже, мне что-то хотели сказать…

– Да, – говорит Жозеф, – он ждёт вас.

Хирург осторожно стучит. Гардель резко открывает дверь.

– Паларди!

Стоя в проёме, капитан на секунду оглядывается внутрь каюты.

– Пара слов, и я вернусь к вам, – говорит он Пуссену.