Капитан стоит на пороге, хирурга он внутрь не приглашает. Жозеф замечает посреди каюты ждущего на стуле плотника.
– Паларди, до сих пор вам сильно везло. Я не стал упрекать вас, когда за проведённые на побережье месяцы мы потеряли пять рабов.
– Вы очень любезны.
– От такой погоды могло умереть и больше.
– Даже крысы тогда болели.
– Однако вы выглядите весьма здоровым.
– Благодарю…
– И, как-никак, вы спасли бондаря.
Доктор скромно кивает, стыдясь того, что Пуссен тоже слышит эту незаслуженную похвалу. Но главное, он чувствует, что все эти добрые слова в устах Гарделя предвещают другие, беспощадные.
– Господин врач, под этим вот полом, в крюйт-камере, есть беременная негритянка. Из тех, что мы завели на борт в Виде.
– Да, капитан, у неё малокровие в последней стадии.
– Вы достанете её оттуда и поместите в шлюпку.
– Зачем? Ей осталось жить дня два или три.
Гардель непринуждённо берёт врача за ухо и снова медленно поднимает его.
– Господин доктор, – говорит он, – вы доставите мне такое удовольствие и вылечите её.
Пуссен пристально вслушивается. Чтобы капитан так занимался судьбой отдельного невольника – редкость.
– Если настаиваете… – проговорил Паларди, стоя на цыпочках.
– Настаиваю, Паларди, настаиваю. И даже готов на
серьёзные лишения, чтобы она осталась в живых.
– Лишения?
– Я объясню, – шепчет Гардель.
Не отпуская уха, он притягивает врача к себе и говорит тихо:
– Если она умрёт, я готов буду лишить это судно хирурга…
Паларди хватает ртом воздух, как рыба. Гардель продолжает:
– Я дам вам лодку, которая болтается за окном, а в ноги положу останки той женщины. И можете возвращаться домой своим ходом. Вы поняли?
– Кажется…
– Тогда вылечите её. Это приказ.
Пятки врача вновь касаются пола.
– Вы её легко узнаете. Клеймо «Нежной Амелии» у неё на левом плече.
Это называется капитанская доля. По договору судовладелец даёт капитану право перевозить двух рабов, которых тот сможет продать для собственной выгоды. Они принадлежат лично ему и увеличивают его доход по прибытии. То же касается горшков пчелиного воска, бочонка с орехом колы и гвинейского перца. Так что Гардель бережёт ту женщину как собственный кошелёк.
Паларди уходит. Жозеф не шелохнулся. Он стоит за приоткрытой дверью и надеется, что про него забудут.
Капитан возвращается к плотнику.
– А бивни на палубе, капитан, – спрашивает Пуссен, – тоже ваши личные?
Пуссен прав. Гардель рассчитывает продать их себе в карман.
– Как раз об этом я и хотел поговорить, господин Пуссен. О вашей привычке про всё выспрашивать.
– Вы их лишитесь со следующим же порывом ветра. Они никак не закреплены. Даром три бедных животных погибли.
– Три? Их должно быть шесть, – спрашивает Гардель с тревогой.
– Шесть бивней – это, если позволите, три слона. Естественные науки, знаете ли. Вы, капитан, должно быть, перепутали с единорогами.
– Замолчите! – орёт Гардель. – И займитесь своим делом! Закрепите их, и чтобы без лишних вопросов!
Пуссен встаёт.
– Да не сейчас же! – кричит Гардель. – Сесть!
Пуссен садится обратно.
– Я вас слушаю, капитан.
Лазарь Гардель старается успокоиться. Он подходит к Пуссену.
– Говорят, вы сильно интересовались вашим предшественником на должности плотника…
Пуссен устраивается на стуле чуть сгорбившись, руки лежат на бёдрах. Локти торчат в стороны, как ручки приземистой и очень устойчивой чашки.
– Вы знали Бассомпьера? – спрашивает Гардель.
– Я знаю почти всех плотников от Бристоля до Бордо. Французов, англичан, португальцев. А итальянцев – особенно, потому что лучшие годы провёл среди балок нескольких их церквей…
– Знали ли вы Бассомпьера?
– Да.
– Когда вы прибыли в Лиссабон, вы были уже в курсе, что он умер?
– Я услышал об этом там, от одного вашего моряка, который много говорил, а пил только воду. Чистая случайность. Благодаря ему я и предложил вам свою кандидатуру.
К Гарделю постепенно возвращается самообладание вместе с улыбкой.
– Тогда, – говорит он, – вы объясните мне кое-что…
– Хорошо, капитан.
– Пару недель назад вы виделись с капитаном судна «Феникс», когда он пришёл отужинать со мной за этим столом.
– Действительно. Но видел я его на палубе, а не за вашим столом, к которому не имею чести…
– В тот вечер он сказал мне, что вы с ним знакомы…
– Я был вторым плотником, когда он двадцать лет назад служил боцманом на одном судне из Гавра.
– Двадцать лет назад?
– Да.
– А мне он рассказывал, что видел вас совсем недавно: в порту Ла-Рошели, на следующий день после того, как из него вышла «Нежная Амелия».
Гардель не спеша разглядывает лицо Пуссена, потом продолжает:
– В тот день вы были в Ла-Рошели. А через пять дней – уже в Лиссабоне, в наших рядах. Снова чистая случайность?
Пуссен молчит.
– Чтобы добраться из Ла-Рошели в Лиссабон по суше, нужно иметь серьёзное желание, – говорит капитан с нажимом.
– У меня было два крепких коня. И вы правы, я хотел получить это место.
– Настолько, что по неосторожности утопили вашего друга Бассомпьера с подмастерьем в порту Ла-Рошели?
Пуссен изменился в лице.
– Никогда! – выпалил он с чувством.
Он смотрит на Гарделя. Неужто капитан всерьёз его подозревает?