— Поэтому я и говорил тебе найти девчонку до того, как нас посадят в костюмы. Сейчас уже поздно рыпаться.
— Возможно.
— Как насчёт Безбашски? Вы ведь говорили на физподготовке? Ты ей понравился, что ли?
— Возможно.
— Ты сегодня на редкость спокойный.
— Правда?
— Прожжённый такой, типа! У меня перед первым боем сердце стучало так, что дышать не мог.
— Ну да, бой — это же как экзамен.
— В смысле?
— Ты в школе не учился?
— Что-то ты вообще глубокую древность вспомнил!
— Возможно.
Пауза.
— Возможно.
— Я ничего не сказал.
Голос Ёнабару показался тихим и далёким. Я лежал на этом поле всего ничего, а казалось, что прошла уже сотня лет. Всего полгода назад я был школьником, который тихо-мирно жил с родителями, играл с друзьями и ни капли не интересовался войной за выживание, которая захватила мир. Мне и в голову не могло прийти, что я тоже окажусь на передовой.
— Ты второй день сам не свой.
— Правда?
— Береги голову. Не хватало нашей роте ещё второго помешавшегося… И кстати, что это за железная хреновина? Это тебе для чего? Самовыражение? Искусство?
— Топор? Рубить.
— Кого?
— Врагов в основном…
— У нас уже есть сваебои для рукопашной. А если топор — лучшее оружие, то что тогда? Сильнейший воин человечества — дровосек Хэй-хэй-хо?
— Его звали Ёсаку, а не Хэй-хэй-хо[7].
— Ну, ты меня понял.
Затем в наш разговор вмешался Феррел:
— Кирия, я понятия не имею, где ты учился махать топором, но я видел, что ты освоил его в совершенстве. Главное, не забывай, что рукопашная начинается только после того, как враги подойдут в упор. Не вздумай лезть к ним сам. Базовая современная тактика — дистанционный бой.
— Так точно.
— Кстати, Ёнабару.
— Что?
— Хотя… Нет, оставайся таким же.
— Да серьёзно?! Кэйдзи похвалили, а меня вот так? Сержант, моя чувствительная натура тоже требует тёплых слов!
— Хвалить тебя столько же пользы, сколько разговаривать с автоматом, пока его чистишь.
— Чё за дискриминация!
— Я иногда думаю, что, если кто-то изобретёт замок для твоего рта, я ему отдам всё моё жалование за год… Бля!.. Наступление началось! Соберитесь, пока вам яйца не отстрелили!
Вот и бой. Я выскочил вперёд, не отсоединяя кабель. Выкрутил мощность радара на максимум. Ага, вижу. Выстрелил. Залёг. Копьё пролетело над головой.
— Кто там вперёд лезет?! Жить надоело?!
Я лишь делал вид, что слушаю крики взводного. Если выполнять все приказы выпускников офицерских школ, быстро попрощаешься с жизнью. Началась оглушительная перестрелка. Я стряхнул песок со шлема. Когда я бросил взгляд на Феррела, тот кивнул мне. Он быстро догадался, что мой упреждающий выстрел защитил взвод от внезапного нападения. Этой выходкой я сообщил Феррелу, что невзрачный Кэйдзи Кирия, впервые оказавшийся на поле боя, на самом деле очень толковый солдат. Его опыта хватит, чтобы отличить интуицию от безрассудства. В конце концов, именно это и помогло Бартоломеу Феррелу пережить последние двадцать лет.
Если начистоту, сержант — единственный полезный боец во всём взводе. Остальные «ветераны» прошли максимум через два-три сражения. И даже если солдат выжил, он не понимает из личного опыта, какие именно действия приводят к смерти.
Никто из них не знает, каково это — стоять на границе между жизнью и смертью. Они не понимают: на этой выложенной трупами границе выживать проще всего. Пропитавший моё тело страх шептал, что это самое жуткое, самое жестокое, но в то же время самое безопасное место на поле боя. Только так можно одолеть мимиков, а ни с кем больше я и не сражаюсь. Кэйдзи Кирия воюет против врагов человечества, остальное неважно.
Страх внутри меня никогда не исчезал. Я боялся. Дрожал. Покрывался мурашками каждый раз, когда чувствовал мимика за границами поля зрения. Кто мне сказал, что тело надо наполнять страхом? Взводный? Феррел? Препод на подготовительных курсах?
Постоянный страх приносит не только дрожь, но и спокойствие. Солдаты, которые полны отчаяния или тонут в адреналиновой эйфории, долго не живут. Страх похож на психанутую бабу, которую ты не можешь бросить. Только и остаётся, что как-то уживаться с ней.
Взрывался порох. Свистели пули. Скрежетал рвущийся металл. Пропахшая маслом, пылью и кровью смерть витала в нескольких сантиметрах от носа. Семнадцатая рота третьего батальона двенадцатого полка триста первой бронепехотной дивизии — пушечное мясо.
Если операция основных сил пройдёт успешно, мы окажемся на пути толпы мимиков, бегущих из окружения. В противном случае мы просто застрянем посреди вражеской армии. Так или иначе, шансов выжить у нас немного. Взводный и Феррел наверняка знали об этом. Такая роль выпала нашей роте, потому что она была сформирована из отрядов, переживших Окинаву. В операции участвуют двадцать пять тысяч бронепехотинцев, и штаб даже бровью не поведёт, узнав о гибели ста сорока шести человек. Стратегия предполагает жертвы.