Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

— Гули — это ужасные исчадия ада, пьющие кровь и поедающие людей, — затараторил Ахмед, осаживая коня. — И нет на них управы, шеф. Они быстры и ловки, у них острые зубы и они сильны, как десять человек! Уедем, прошу вас!

— А как же караван? А Хабиб-ако — этот глухой аксакал? Вы что, спустите этому гули-гули нанесенные оскорбления и отдадите ему наш караван?

— Шеф, им не нужен караван. Они там повязали всех людей, а троих порвали на клочки. Ужасное зрелище, скажу я вам! Уедемте, прошу вас!

— Нет! — вспыхнул Махсум, горя праведной местью. — Вы кто, домашние трусливые болонки или храбрые львы?

— Мы, шеф, коршуны. Коршуны пустыни, — поправил его Ахмед. — Мо подбираем то, что неправильно лежит. Иногда клюем, но мы не сражаемся с нечистью.

— Ах, так! Испугались каких сраных каннибалов? Да я их сейчас лично в окрошку изрублю! — Махсум выхватил саблю и бросил своего коня вниз.

— Ой дура-ак! — схватился за голову Ахмед, но делать было нечего, нужно было спасать своего предводителя. Ведь как-никак, Ахмед числился его телохранителем.

Выхватив саблю, он тоже устремился вниз. За ним припустил на коне Азиз, за Азизом — Саид, и тут все разбойники, не сговариваясь, поспешили на выручку своему отважному предводителю.

Олим-Кирдыка отвлек от крайне приятного, с его точки зрения, занятия какой-то странный шум наверху. Утерев окровавленные губы, гуль задрал голову и на мгновение застыл, с поднесенной к лицу ладонью. То, что открылось его глазам, мало того, казалось совершенно невероятным, но и настораживало: около сорока всадников с крайне злобными лицами и круглыми глазами, неслись прямо на него, вращая над головами сабли. Что-то в этом было совершенно неправильное. Гулей надлежало бояться, убегать от них, теряя тапки, а не нестись сломя голову навстречу собственной смерти.

Гули, вопреки мнениям некоторых знатоков, не были бессмертны, но, не привыкшие к дружному отпору, считали себя непобедимыми. Человек десять они, разумеется, одолели бы, но вот сорок, да еще с колюще-режущими предметами… Олим-кирдык хотя и был изрядно самоуверен, но не страдал излишним самомнением, и потому решил по-тихому слинять. Махнув рукой на неоконченный завтрак, он развернулся и что было сил припустил к верблюдам — нужно было предупредить жену.

Бегал он быстро, быстрее коней, по крайней мере, в пустыне, но сегодня, видно, был не гулев (или гулий — не знаю уж, как правильнее) день. Нет, с караваном им, конечно, повезло — сразу столько еды привалило, что и насытиться и про запас отложить можно. Но вот неприятность с домом, откуда насилу ноги унесли, да еще эти разбойники, неизвестно откуда свалившиеся на их головы…

До верблюдов Олим-кирдык успел добежать, но животные, почуяв запах крови, принялись реветь и шарахаться от гуля, грозя затоптать того на месте. Ополоумевшие животные носились кругами, спасаясь от преследования гуля, и откуда им было знать, что гули не едят верблюдов! А гуль бегал от них, выворачиваясь из-под верблюжьих ног и ища лазейку меж мечущихся в панике животных. К тому же он никак не мог отыскать жену, но, возможно, она уже увела куда-нибудь подальше отсюда схваченных людей. И тут один верблюд все-таки умудрился подставить подножку гулю. Олим-кирдык растянулся на песке, а другой верблюд, пробегая мимо, наступил ему на голову, втоптав ее глубоко в песок. Еще один вдохновенно потоптался на его спине. Так что невезучего гуля, когда подоспели разбойники, пришлось откапывать.

Но Олим-кирдык не собирался сдаваться живьем. Он рычал, огрызался и щелкал зубами. Один раз ему даже удалось укусить одного из разбойников за лодыжку, но, получив по голове рукояткой сабли, он присмирел. Держали его сразу восемь разбойников. Еще двое вязали веревками по рукам и ногам.

Однако пока разбойники были заняты борьбой с гулем, разбежались верблюды. Судя по их следам, изрядно напуганные и оставшись без погонщиков животные, спешно направились домой, в город, и догонять их было уже поздно. Это был полный провал, крах, окончательное и бесповоротное фиаско. Это понимали не только разбойники, но и их главарь. Хотя по большому счету разбойникам было глубоко наплевать — не этот караван, так будет другой. А вот каково было Махсуму — это ведь ему в очередной раз придется отдуваться перед Мансуром, и удастся ли еще выкрутиться, вот в чем вопрос. Третий раз подряд неудача, и бесполезно объяснять, что все было бы в ажуре, не объявись невесть откуда этот проклятый гуль, решивший вдруг на досуге закусить караванщиками.

Тяжкие думы Махсума, сидящего в сторонке на песке были прерваны непонятным нарастающим воем, возникшим за его спиной. Махсум резко обернулся и застыл с распахнутым ртом. Прямо на него неслась во всю прыть растрепанная ведьма в обгорелом платье — глаза навыкате, волосы дыбом, кривые острые когти нацелены на него, а из раззявленной пасти торчать острые и длинные клыки.