Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

Дорога в горы заняла немного времени, ведь эта часть городской стены примыкала почти вплотную к подножию гор, и Али-бабе оставалось лишь не сбиться с намеченного пути в кромешной темноте — ущербная луна, как назло, уже скрылась за горизонтом. Поплутав немного, Али-баба вышел к тому самому месту, где он впервые услышал голоса разбойников, а дальше оставалось лишь пройти вдоль бурного потока, стремительно сбегающего с гор в долину. Обрадовавшись, Али-баба быстро спустился к реке, ведя за собой на поводу сонного ослика, и бодрым шагом заспешил вдоль нее к пещере. Осел тоже узнал местность, и это вселило в его ослиную душу некоторую тревогу. Он заупрямился, упираясь ногами в каменистую дорогу и тряся головой.

— Нашел время, — разозлился на него Али-баба, без толку дергая поводья. — Ну? Пошли! Пошли, кому сказал!

Но осел продолжал упираться, и сдвинуть его с места было невозможно.

— Упрямое животное! — окончательно вышел из себя Али-баба, бросая поводья. — Знай же: если ты сейчас же не перестанешь упрямиться и не будешь вести себя, как подобает порядочному ослу, я сниму с тебя твою любимую уздечку — это раз, — загнул палец Али-баба, — в твоем стойле поселю баранов — это два. От них будет гораздо больше толку! — Али-баба загнул второй палец. — И вместо ячменя и сена ты получишь вот это! — Али-баба соорудил из пальцев знатный кукиш и сунул его ослу под нос.

Осел придирчиво оглядел кукиш со всем сторон, даже понюхал его. Кукиш на его ослиный взгляд оказался слишком пресным и к тому же совершенно непригодным в пищу.

— Так как? — осведомился Али-баба, с вызовом складывая руки на груди. — Что ты решил?

— Иа! — шумно вздохнул ослик и покачал головой. Крыть ему было просто нечем. Он-то знал, Али-баба слов на ветер никогда не бросал.

— Я был уверен, что с тобой можно договориться, — удовлетворенно кивнул Али-баба и, развернувшись, направился вверх по берегу реки.

Осел, все время недовольно фыркая, плелся за ним следом. В конце концов, лучше сразу помереть, чем терпеть унижение от каких-то безмозглых баранов и питаться кукишами. А может, все еще и обойдется, ведь не законченные же изверги эти самые разбойники, чтобы казнить здоровых работящих ослов. Да и какой в том прок?

Перед пещерой было тихо и пусто. Лишь ветер вздымал, закручивая, тонкие пыльные вихри и играл перекати-поле, гоняя его туда-сюда словно мяч. Али-баба, укрывшись за уже знакомым ему камнем, откуда площадка просматривалась вдоль и поперек, долго размышлял, пребывая в глубоком сомнении. Есть ли в пещере разбойники или они ускакали на очередной грабеж — узнать это не представлялось ему возможным. Не придумав ничего путного, Али-баба решил, будь что будет, и небольшими перебежками приблизился вплотную к стене, закрывающей вход в пещеру. Долго не решаясь произнести волшебные слова, он мялся у самого навеса над входом, потом зажмурился и дрожащим голосом едва слышно произнес:

— Сим-сим, откройся, пожалуйста!

Если разбойники в пещере, то сами собой открывающиеся двери должны были до крайности удивить их, а может, даже напугать. Удивление, как известно, лишает разума не хуже страха. На это и рассчитывал Али-баба, готовый в любой момент сорваться с места и задать стрекача. Попробуй потом отыскать его в этой кромешной тьме!

Ужасающий грохот разорвал тишину ночи. Гигантские языки пламени, извивающиеся в бешеном танце и бугрящиеся дымными валами, отодвинули темноту от пещеры, сгустив ее. Жаркое пламя обожгло лицо Али-бабе. Тот, заслонившись руками от нестерпимого жара, осторожно заглянул в пещеру, вытянув шею. Разбойников в пещере не оказалось, лишь вороватые мыши прянули стайками в разные стороны от мешков с зерном.

Али-баба подождал немного и вступил в пещеру. В жилище разбойников дурманяще пахло свежим шашлыком и дымом, струящимся из мангала, из чего Али-баба заключил, что разбойники покинули пещеру совсем недавно и в большой спешке.

— О, друг Али-баба! — прогремело под сводами пещеры. — Ты ли это?

— Я, я, — проворчал Али-баба, который с перепугу едва не поседел. — Здравствуй, добрый дух Сим-сим. Прости, но мог бы ты говорить чуточку потише и не так внезапно. Знаешь ли, я не догадался взять запасных штанов.

— Извини, но я не думал, что ты испугаешься. Рад тебя видеть.

— И я… в смысле, слышать тебя, о дух. Знаешь, я принес тебе куриную ножку, — Али-баба вынул из-за пазухи остатки своего ужина и протянул перед собой, не зная, куда положить.

— Мне? Куриную ножку? — немного растерялся дух. В его голосе послышались дрожь волнения и растерянность. — Но зачем?

— Извини, у меня больше ничего не было, а ты так много для меня сделал.

— Кхм. Спасибо тебе, конечно, — откашлялся дух Сим-сим. — Ты добрый юноша. Но я не ем куриных ножек. И лепешек с шашлыком. И плова. Хотя не прочь был бы попробовать, но… видно, не судьба!

— А что ты ешь? — Али-баба, задумчиво повертев в руках куриную ногу, откусил от нее и принялся неторопливо жевать — не пропадать же добру!

— Я ем, вернее, питаюсь эмоциями, чувствами.

— О! А как это?

— Мне хорошо, когда хорошо другим. И плохо, когда другие страдают.