Айвенго (Ivanhoe)

So saying, he resumed his discontented walk through the apartment; and Rebecca, perceiving that her attempts at consolation only served to awaken new subjects of complaint, wisely desisted from her unavailing efforts-a prudential line of conduct, and we recommend to all who set up for comforters and advisers, to follow it in the like circumstances.	Сказав это, он снова зашагал по комнате с недовольным видом, а Ревекка, понимая, что ее попытки утешить отца только заставляют его жаловаться на новые и новые беды и усиливают мрачное настроение, решила воздержаться от дальнейших замечаний. (Решение в высшей степени мудрое, и мы бы посоветовали всем утешителям и советчикам в подобных случаях следовать ее примеру.)
The evening was now becoming dark, when a Jewish servant entered the apartment, and placed upon the table two silver lamps, fed with perfumed oil; the richest wines, and the most delicate refreshments, were at the same time displayed by another Israelitish domestic on a small ebony table, inlaid with silver; for, in the interior of their houses, the Jews refused themselves no expensive indulgences.	Между тем совсем стемнело, и вошедший слуга поставил на стол две серебряные лампы, горящие фитили которых были погружены в благовонное масло; другой слуга принес драгоценные вина и тончайшие яства и расставил их на небольшом столе из черного дерева, выложенном серебром.
At the same time the servant informed Isaac, that a Nazarene (so they termed Christians, while conversing among themselves) desired to speak with him.	В то же время он доложил Исааку, что с ним желает поговорить назареянин (так евреи называли между собою христиан).
He that would live by traffic, must hold himself at the disposal of every one claiming business with him.	Кто живет торговлей, тот обязан во всякое время отдавать себя в распоряжение каждого посетителя, желающего вести с ним дело.
Isaac at once replaced on the table the untasted glass of Greek wine which he had just raised to his lips, and saying hastily to his daughter,	Исаак поспешно поставил на стол едва пригубленный кубок с греческим вином, сказал дочери:
"Rebecca, veil thyself," commanded the stranger to be admitted.	"Ревекка, опусти покрывало" - и приказал слуге позвать пришедшего.
Just as Rebecca had dropped over her fine features a screen of silver gauze which reached to her feet, the door opened, and Gurth entered, wrapt in the ample folds of his Norman mantle.	Едва Ревекка успела опустить на свое прекрасное лицо длинную фату из серебряной вуали, как дверь отворилась и вошел Гурт, закутанный в широкие складки своего норманского плаща.
His appearance was rather suspicious than prepossessing, especially as, instead of doffing his bonnet, he pulled it still deeper over his rugged brow.	Наружность его скорее внушала подозрение, чем располагала к доверию, тем более что, входя, он не снял шапки, а еще ниже надвинул ее на хмурый лоб.
"Art thou Isaac the Jew of York?" said Gurth, in Saxon.	- Ты ли Исаак из Йорка? - сказал Гурт по-саксонски.
"I am," replied Isaac, in the same language, (for his traffic had rendered every tongue spoken in Britain familiar to him)-"and who art thou?"	- Да, это я, - отвечал Исаак на том же наречии; ведя торговлю в Англии, он свободно говорил на всех языках, употребительных в пределах Британии.
"That is not to the purpose," answered Gurth.	- А ты кто такой?
"As much as my name is to thee," replied Isaac; "for without knowing thine, how can I hold intercourse with thee?"	- До этого тебе нет дела, - сказал Гурт. - Столько же, сколько и тебе до моего времени, - сказал Исаак. - Как же я стану с тобой разговаривать, если не буду знать, кто ты такой?