Айвенго (Ivanhoe)

We must now change the scene to the village of Ashby, or rather to a country house in its vicinity belonging to a wealthy Israelite, with whom Isaac, his daughter, and retinue, had taken up their quarters; the Jews, it is well known, being as liberal in exercising the duties of hospitality and charity among their own people, as they were alleged to be reluctant and churlish in extending them to those whom they termed Gentiles, and whose treatment of them certainly merited little hospitality at their hand.	Теперь мы должны перенестись мысленно в селение возле Ашби, или, скорее, в усадьбу, стоявшую в его окрестностях и принадлежавшую богатому еврею, у которого поселился на это время Исаак со своей дочерью и прислугой. Известно, что евреи оказывали широкое гостеприимство своим единоверцам и, напротив, сухо и неохотно принимали тех, кого считали язычниками; впрочем, те и не заслуживали лучшего приема, так как сами притесняли евреев.
In an apartment, small indeed, but richly furnished with decorations of an Oriental taste, Rebecca was seated on a heap of embroidered cushions, which, piled along a low platform that surrounded the chamber, served, like the estrada of the Spaniards, instead of chairs and stools.	В небольшой, но роскошно убранной в восточном вкусе комнате Ревекка сидела на вышитых подушках, нагроможденных на низком помосте, устроенном у стен комнаты в замену стульев и скамеек.
She was watching the motions of her father with a look of anxious and filial affection, while he paced the apartment with a dejected mien and disordered step; sometimes clasping his hands together-sometimes casting his eyes to the roof of the apartment, as one who laboured under great mental tribulation.	Она с тревогой и дочерней нежностью следила за движениями своего отца, который взволнованно шагал взад и вперед. По временам он всплескивал руками и возводил глаза к потолку, как человек, удрученный великим горем.
"O, Jacob!" he exclaimed-"O, all ye twelve Holy Fathers of our tribe! what a losing venture is this for one who hath duly kept every jot and tittle of the law of Moses-Fifty zecchins wrenched from me at one clutch, and by the talons of a tyrant!"	- О Иаков, - восклицал он, - о вы, праведные праотцы всех двенадцати колен нашего племени! Я ли не выполнял всех заветов и малейших правил Моисеева закона, за что же на меня такая жестокая напасть? Пятьдесят цехинов сразу вырваны у меня когтями тирана!
"But, father," said Rebecca, "you seemed to give the gold to Prince John willingly."	- Мне показалось, отец, - сказала Ревекка, - что ты охотно отдал принцу Джону золото.
"Willingly? the blotch of Egypt upon him!-Willingly, saidst thou?-Ay, as willingly as when, in the Gulf of Lyons, I flung over my merchandise to lighten the ship, while she laboured in the tempest-robed the seething billows in my choice silks-perfumed their briny foam with myrrh and aloes-enriched their caverns with gold and silver work!	- Охотно? Чтоб на него напала язва египетская! Ты говоришь - охотно? Так же охотно, как когда-то в Лионском заливе собственными руками швырял в море товары, чтобы облегчить корабль во время бури. Я одел тогда кипящие волны в свои лучшие шелка, умастил их пенистые гребни миррой и алоэ, украсил подводные пещеры золотыми и серебряными изделиями!
And was not that an hour of unutterable misery, though my own hands made the sacrifice?"	То был час неизреченной скорби, хоть я и собственными руками приносил такую жертву!
"But it was a sacrifice which Heaven exacted to save our lives," answered Rebecca, "and the God of our fathers has since blessed your store and your gettings."	- Но эта жертва была угодна богу для спасения нашей жизни, - сказала Ревекка, - и разве с тех пор бог отцов наших не благословил твою торговлю, не приумножил твоих богатств?