Читаем Агриков меч полностью

Жарко в корчме натоплено, зато чадно и душно. Глаза защипало после лесной свежести, в горле запершило. Под шубой пот вдоль спины потёк, щекотать начал аж терпенья нет. Прислонилась Мена к косяку дверному, дух перевести и спину потереть как бы невзначай.

В корчме мужики собрались самые отчаянные, какие по зиме лес рубят или товар перевозят. Оно конечно на санях сильно быстрее выходит, чем на телеге по весенней распутице, но места-то вокруг известно какие. Стаи волчьи — самое безобидное, что в дороге встречается. И разбойники чаще сами добычей становятся, чем зипуна добывают.

Мужики отчаянные девке, что из лесу появилась, подивились. Одна пришла. А красавица-то какая. Да ещё с мороза, румяная, грудь от частого дыхания так и ходит.

Отдышалась Мена, купила у хозяина кое-что из припасов, мужиков, сидящих за длинным столом, окинула взглядом. Сокол как раз в эти дни в Муроме обещал появиться. Вот бы весточку ему бросить. От его помощи она бы не отказалась. Чародей не князь.

— В Муром никто из вас не собирается? — спросила девушка мужиков.

— Мы как раз едем, — откликнулся один. — Подвезти, красавица? Я тебе местечко возле себя уступлю. Эх, прокатимся!

— Вот Гришке-то как с попутчицей улыбнулось, — заметил кто-то из его приятелей.

А что, неплохая мысль, на санях прокатиться. По зимнику если пораньше выехать засветло в Муром прибудешь. Да если даже и не до Мурома. Пару вёрст отыграть и то хлеб. Только охотник ведь дожидаться не станет, вот-вот здесь объявится. Кабы прямо сейчас выехать, другое дело. Но в ночь кто же поедет. А вот письмо передать можно, письмо и до утра потерпит. Соколу весть подать, если он уже там, или Тарко.

— Когда едете? — на всякий случай спросила Мена.

— Так с утречка раненько и поедем.

— Нет. До утра я ждать не хочу.

— Да ты не серчай, румяная, я тебя и ночью рядом с собой пристрою, — не сдавался Гришка. — Отогрею красоту твою озябшую.

— Размечтался, — фыркнула Мена. — Привет мне в Муром передать надо, только и всего.

— Привет он в дороге не согреет, — возразил весёлый мужичок под смех приятелей.

— Зато тебе в Муроме нальют до краёв, — отозвалась Мена. — Вот тогда и согреешься.

— Кому передавать-то? — согласился тот.

Упоминать чародея, пожалуй, не стоило. По-разному люди к колдовству относились, тем паче проезжие. А Тарко, напротив, даже из местных мало кто знал, и потому рвения должного у мужика не будет.

— Княжне Варваре напишу, — нашлась Мена. — А уж она кому надо скажет.

— Ого! — удивился Гришка. — Самой княжне? А ты ж ей кем приходишься?

— Ох, и любопытен ты.

— Любопытен, — признал Гришка. — Хоть скажи, как звать тебя, красавица.

— Звать меня лучше не стоит, а и позовёшь, не приду.

Послание Мена на мещёрском составила, а буквами греческими на бересте нацарапала. Сокол поймёт, а кому другому голову поломать придётся. Для Варвары приписку на русском сделала. Свернула, ниточкой перехватила, отдала мужику.

— Держи, не прогадай. Самой княжне передай, не спутай.

И сразу к двери направилась.

— Ты куда же, красавица, на ночь-то глядя? — попытался остановить её Гришка.

За рукав слегка ухватил, но Мена вывернулась. Приятели расхохотались.

— Упустил девицу, Гришка.

— Упустил, — развёл тот руками.

Не хотелось Мене из тепла выходить, но пришлось. И ведь едва успела. Только на опушке спряталась, как появился на дороге Савелий. Шёл уверенно, след не проверял даже. Знал будто, что не обойдёт девушка села.

Хоть и голоден наверняка был охотник и выпить ему хотелось, а корчму пропустил. Сразу в церковь направился. То ли набожный сильно был, то ли с батюшкой решил договориться насчёт ночлега.

Мене на ночь пришлось отойти от села подальше. Собаки хозяйские с волками лесными перепалку устроили, и девушка опасалась, что Савелий под шумок может напасть. Однако зря она всю ночь врага сторожила, тот даже с рассветом не спешил погоню продолжить. Уже и мужички давешние вместе с Гришкой в Муром уехали, и встречные их приятели в Мещёрск отправились, и лесорубы повели лошадей в лес, гремя сбруей. А охотника всё не было.

— Заболел он что ли? — вслух подумала Мена. И то ведь, сказать, она как могла старалась врага извести. Может и впрямь раны зализывает.

Наконец, когда уже и лесорубы первые брёвна приволокли, и свежие путники завернули на постоялый двор отобедать, появился охотник. Отдохнул, стервец, у батюшки, отъелся, отогрелся, пока она под деревом мёрзла. Теперь с новыми силами за ней погонится.

Приготовилась Мена к бегству.

Но тот, миновав дворы, вдруг в сторону Мещёрска повернул, на пригорок стал подниматься. Словно позабыл, зачем сюда пришёл, за кем гонялся. Мене даже обидно стало.

Подобралась к дороге и, поворожив над следом, подумала вслух:

— Да ты, милый мой, никак соскочить решил, с дороженьки избранной? То ли поп тебя вразумил, то ли сам додумался. Скорее всё-таки батюшка, у тебя-то умишка не хватит. Видно сумел как-то священник уговорить бросить погоню. Мол, не по здешним лесам за колдуньей гоняться. А может другие какие слова нашёл.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мещерские волхвы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза