Читаем Агриков меч полностью

Пётр для очистки совести всё же вызвался проверить окрестности, а с ним нехотя и Боюн отправился — обещал же князю за парнем присматривать. Спустя четверть часа они вернулись ни с чем. Никаких следов ни вурдов ни их страшной трапезы не нашли.

— В логово уволокли, видать, — решил княжич. — Пропал охотник.

Сокол занялся составлением мази, а тем временем настоялись травы, и чародей напоил Мену отваром. Девушка немного пришла в себя, но медвежью шкуру сбросить не сумела. Только густой клок шерсти выдернула из плеча.

— Что ж, век так ходить? — вздохнула она, пуская отставшую шерсть на ветер.

— Тебе вообще сильно повезло, что мы встретились, — с укором заметил чародей. — Ещё бы день-два пробыла в шкуре и не сняла бы вовсе. Теперь потерпеть надо. Вот мазь. Чего-то лучшего сейчас не смогу приготовить, все запасы дома остались.

— Фу, дёгтем пахнет, — сказала Мена-медведь, принимая глиняную плошку с тёмной мазью.

— Пахнет, — согласился Сокол. — Чем же ещё дёгтю пахнуть? Зато должно помочь. Думаю, недели хватит, чтобы от шкуры избавиться. Правда саднить и чесаться ещё долго будет. И голова поболит. Но тут уж выбирать не приходится, а то и болеть нечему будет.

Мена вздохнула.

— Зачем ты вообще шкуру на себя напялила? — спросил чародей. — Медведика такого славного погубила. Небось, он тебя не трогал, спал себе спокойно?

Втирая вонючую мазь в шкуру, Мена рассказала урывками, как с Савелием играла, да доигралась.

— Понятно, — сказал чародей. — Теперь-то что, с нами пойдёшь?

— А куда?

— В подземелье. Логово Фёдора искать.

— Ну, уж здесь одна не останусь точно.

Чародей потянул за верёвку с вурдом.

— Давай, кровосос, показывай нору свою.

Идти пришлось недолго. Вурд провёл их по краю болота и показал на едва заметную ямку.

— Здесь.

Вход, если это был вход, занесло снегом. Вокруг ни единого следа, даже на мёрзлой земле никаких отпечатков осенних. Этим путём воины Фёдора явно не пользовались. Возможно, не знали о нём, и тогда лазутчикам повезло, а возможно, опасались использовать — и в таком случае им тоже следовало остерегаться.

Разгребая снег, Тарко меч для удобства снял с пояса, и Сокол опять подметил настороженный взгляд Боюна. Он не выдержал, и спросил:

— Что-то знаешь о нём? Раньше встречал или почувствовал что-то?

— Смерть и любовь в клинке соседствуют, — ответил Боюн. — Странное соседство если подумать.

— Верно, — кивнул чародей. — Смерть и любовь. Чья любовь я узнал, а вот со смертью пока что загадка.

Ополченец пожал плечами. Покосился на Петра, ещё раз взглянул на меч.

— Полезли что ли? — бросил небрежно он. — Или разговаривать будем?

Пётр заглянул в открывшуюся дыру.

— Тянет теплом немного, — сказал он, водя ладонью над входом. — Словно зверюга огромный в норе сопит.

Сокол распутал верёвку, стягивающую руки вурда, скинул с шеи петлю.

— Свободен.

Тот выпрямился и пошлёпал по снегу к ближайшей рощице, не сказав пленителям ни слова прощания, не оборачиваясь, но и без спешки, хотя наверняка чувствовал спиной взгляды людей, раздумывающих, не напрасно ли они извечного врага живым отпустили.

Нора уходила вниз почти вертикально. Скорее не нора, а колодец или дудка, какие бьют добытчики железной руды. Возможно, кто-то и пытался здесь железо добывать — земля вокруг красная, по всем признакам подходящая — но не преуспел, на камень наткнулся. А овды позже проход расширили, к своим делам приспособили.

Поискав чего-нибудь тяжёлое и ничего подходящего не обнаружив, Сокол привязал к снятой с вурда верёвке собственный мешок и осторожно спустил его вниз.

— Не глубоко, — сказал он, когда верёвка ослабла. — Сажени полторы-две не больше.

— Давай-ка я первым спущусь, — предложил Боюн.

Ему никто не возразил и ополченец, бросив в дыру сумку, ловко скользнул следом.

— Порядок! — раздался через мгновение приглушённый голос.

Они спустились один за другим. Сокол с Тарко молча, Пётр перед спуском перекрестился и пробубнил что-то, Мена, выдернув очередной пук шерсти, отправилась в подземелье последней.

Этим колодцем, как и ходом, ведущим от него, ни люди, ни овды явно не пользовались, разве что как отдушиной. Если бы овдам вздумалось здесь выходили на поверхность, то они обязательно выровняли бы колодец, поставили лестницу, а вход запечатали бы чарами. А побывай здесь люди, он наверняка закоптили бы своды факелами. Но факела зажжённые Баюном и Петром, похоже, были здесь первыми.

— А вот звериные следы иногда попадаются, — заметил ополченец, поглядывая под ноги. — И не хотел бы я с таким зверьём один на один переведаться.

Однако встретиться с подлинным обитателем этой части подземелий им вскоре всё же пришлось. Не прошли они и сотни шагов, как вдруг из неожиданно открывшегося взору бокового прохода выбежал трусцой огромный волк. Для зверя встреча тоже вышла внезапной — воздух лёгким сквозняком тянуло туда, откуда пришли люди, и запах уносило туда же, а звуки шагов в изломанных ходах почти не слышны.

Запоздало увидев людей, волк встал на развилке. Повернув в сторону пришельцев голову, оскалил пасть, вздыбил шерсть от загривка и до кончика хвоста, зарычал негромко.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мещерские волхвы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза