Адвокат с Лычаковской

Особых усилий не прилагал. Кошевому надо было выговориться, Йозеф лишь подтолкнул его. А когда выслушал, время от времени качая головой и привычно цокая губами, решительно встал, в категоричной форме сказав гостю следовать за ним. Из дома вышел, ничего толком не объяснив своей Эстер, только попросил не отказывать никому, кто попросится на завтра. На что жена ответила: постоянная клиентура уже несет свои зубы к Лапидусу. И она сделает все от нее зависящее, чтобы убедить людей в криворукости основного конкурента. Напомнив попутно мужу: клиентуру вернуть обратно возможно лишь при условии, что лекарь будет дома, в своем кабинете терпеливо ждать всех, кому нужна помощь. Если же этого шлимазла никогда нет дома, таким, как Лапидус, даже не надо распускать злых сплетен, чтобы переманить больных в свои кабинеты.

Когда Шацкий привел Клима к знакомому уже дому на Лычаковской, тот удивился.

Возвращаться сюда Кошевой не видел никакой необходимости. Грозный дворник цербером заступил обоим незваным гостям вход, а на Клима вообще смотрел недобрым глазом. Ведь утром этот неведомо кто кричал на него. И он, почтенный страж ворот, которому даже не всякий пан позволит себе перечить, скорее даст крону-другую, дал слабину и побежал выполнять приказ. Встав на смерть, бульбастый вознамерился взять реванш за утреннее унижение — так, по крайней мере, понял его поведение Клим, который прекрасно знал психологию киевских дворников и вовсе не тешил себя иллюзиями, что львовские могут быть иными. Тем более, если они украинцы.

Но Шацкого сопротивление цербера не остановило. Начав скандалить и махать длинными руками перед насупленным дворниковым носом, он таки добился, чтобы тот позвал сюда пана Веслава Зингера.

Кошевого совсем не удивило, что зубной лекарь из бедных Кракидалов знал не только фамилию и имя местного домовладельца, но и лично его самого. Удивление было, когда тот вышел к ним, разнервничавшийся и потный, как утром, разве плешь уже прикрывала ермолка. Из кармашка новенькой жилетки демонстративно вынул позолоченную луковицу часов, щелкнул крышечкой и показал незваным гостям циферблат — мол, нет для них много времени. Клим не понимал, чего хочет от Зингера его проводник. Но Шацкий в тот момент меньше всего считался Кошевым, тут же взял быка за рога:

— Имею к вам серьезное и выгодное предложение, пане Зингер. Давайте пройдем в ваши апартаменты.

— Не буду я идти с вами, господин Шацкий, в свои апартаменты, — уперся домовладелец, даже попытался оттеснить Йозефа брюшком. — Серьезное и выгодное предложение можно выслушать и на улице. Я тут слышу так же хорошо, как в помещении.

Все время дворник нагло стоял рядом, отойдя от небольшой группы лишь на три шага, и не скрывал изрядного заинтересованности разговором.

— Можем и не заходить, — легко согласился Шацкий. — Но все же лучше зайти, пане Зингер.

— Чем же лучше, простите?

— Двери закрываются. Нет посторонних ушей. Разве вы действительно хотите, чтобы при нашем деловом разговоре присутствовал ваш дворник?

Поняв намек, Веслав Зингер шугнул хитреца, и бульбастый, глянув неприязненно уже на Шацкого, убрался в глубь двора.

— Теперь я вас внимательно слушаю. Только недолго, господин Шацкий.

— Очень коротко, господин Зингер. — Лекарь деловито потер свои широкие ладони. — Вы уже решили, что будете делать с квартирой, где произошло сейчас страшное бедствие?

— Полиция ее обследовала. Там остались вещи несчастного пана Геника. И если их никто не затребует, закон позволяет мне за некоторое время или взять их себе, или — продать, но наперед все равно забрать себе, — охотно пояснил домовладелец. — Есть еще разные полицейские процедуры. Но, думаю, это уже второстепенное, если не третьестепенное.

— Кто может претендовать на имущество покойника, пане Зингер? — В этом невинном вопросе Клим почувствовал едва заметный подвох.

— Насколько мне известно — никто, — спокойно ответил тот. — Пан адвокат квартировал у меня три последних года. Ничего не слышал про его семью и тех, кто мог бы стать прямыми наследниками. Знаете, ценных вещей у несчастного не так много. Одевался хорошо, обшивался у лучших портных, следил за модой. Публичная личность, должен был иметь приличный почтенный вид. И, кроме одежды и нескольких пар обуви, не знаю, что ему принадлежало. Печатная машинка разве… Видел еще у него прекрасные золотые часы, настоящий швейцарский брегет. Раньше хвастался «адриатикой», тоже неплохая швейцарская мастерская. Но менее года назад пан Геник сменил марку. И, простите, шановне панство, таки имел настоящую вещь! Жаль, что исчезла…

Клима будто что-то подтолкнуло изнутри.

— Золотые часы исчезли? Из квартиры?

— Почему вас это так взволновало, шановний? — подозрительно прищурился домовладелец.