Адепт не хуже прочих

И вновь он произнёс сумму с неумолимой размеренностью костолома, выбивающего долги для выжиги-ростовщика. От столь знакомых интонаций окончательно сделалось не по себе.

— А метка? — уточнил я, заранее зная ответ.

— Метка абитуриента проставлена, — подтвердил дядечка с понимающей улыбкой.

Проставлена, черти драные! Проставлена!

Это здорово, конечно, что теперь меня на костёр не потащат, но ударюсь в бега — найдут. А в долговой тюрьме адепту выжить ещё и сложнее будет, нежели обанкротившимся купцам и лавочникам.

Стоп! Я ведь не о том спросил!

— Метка абитуриента? Не о прохождении ритуала очищения?

Дядечка улыбнулся.

— Именно так. Полноценная отметка будет проставлена лишь по итогам испытательного периода вне зависимости от того, будете вы приняты в ученики или нет.

Я взял ещё не успевший остыть бумажный лист и уточнил:

— Так я — абитуриент?

— Именно так.

— И что будет, если меня не зачислят в ученики? Сколько я останусь должен школе в этом случае?

— Лишь ту сумму, которая на тот момент будет потрачена на ваше содержание.

— А если меня примут? Ученики ведь могут отказаться от дальнейшего обучения?

— Несомненно.

— И сколько они в этом случае остаются должны школе?

— Ровно столько, сколько было потрачено на их содержание, но в этом случае на сумму долга станут начисляться резы. Вполне умеренные, смею вас заверить.

У меня слегка отлегло от сердца. Тоже, поди, в долговую кабалу загнать попытаются, но голова на плечах есть, выкручусь.

Я сложил договор вчетверо и уже совершенно спокойно поинтересовался:

— Куда теперь?

Всё это время молча стоявший у двери молодой человек прочистил горло и предупредил:

— Абитуриентам запрещено практиковать тайное искусство вне специально отведённых для этого мест и без особого дозволения на то наставников. Нарушивший запрет будет оштрафован и временно лишён способностей, а в случае серьёзного проступка — помещён в карцер.

Я вздёрнул подбородок.

— Повторяю свой вопрос: мне теперь куда?

Заносчивый тон сработал как надо — у молодого человека дёрнулся глаз. Но он всё же сдержался и указал на проход во внутренние помещения. Туда я и направился. Вымылся в купальне и получил два комплекта исподнего, сандалии, штаны, рубаху, лёгкую школьную куртку с капюшоном и вышитым на груди огненным репьём, а заодно вещевой мешок под пожитки.

— В бурсе оставишь, — пояснил служитель и потребовал за выданное имущество расписаться.

Я поставил крестик, удостоился злого взгляда и вышел во внутренний двор. После мягких полусапожек стачанные из жёсткой кожи сандалии показались чертовски неудобными, но холодно в них не было. Вообще холодно не было, у меня даже пар изо рта вырываться перестал. Но когда открылся небесной силе, то вопреки ожиданиям втянул в себя обычную бесцветную энергию. Привычного для приюта оранжевого сияния здесь не было и в помине.

Ученик старших годов обучения, карауливший абитуриентов на выходе из купальни, предупредил:

— Жди!

— Чего?

— Сейчас наставник подойдёт.

Я небрежно кивнул и огляделся. С нашего края широченный плац упирался в крепостную стену, с остальных сторон его обступили трёхэтажные здания, основательностью нисколько не уступавшие внешним оборонительным сооружениям. Куда-то дальше вела единственная арка, там дежурили два служителя.

Больше смотреть оказалось решительно не на что, и я пригляделся к другим абитуриентам. Дожидались провожатого четыре барышни и одиннадцать юношей. Почти все переоделись в школьную форму, сделать этого не удосужился лишь лощённый молодчик в низком цилиндре, бархатных штанах, тёплой рубахе и меховой жилетке.

Лавочник! Я определил это с первого взгляда.

Выделывается, паразит!

С богатеньким юнцом толковала парочка крепышей с фабричной округи и примкнувший к ним босяк. Остальные абитуриенты держались поодиночке, а эти вроде как уже в компашку сбились. На улице такое первым делом подмечать учишься.

Но — расслабился, слишком уж в роль боярина вжился. Раньше бы я краешком глаза за нужным человеком приглядывал, а тут уставился на расфуфыренного паренька, и лавочник интерес к себе немедленно уловил. Спросил что-то у фабричных, парни оглянулись, и мой сосед по экипажу принялся что-то своему новому знакомцу втолковывать.

Пусть их!

Нарываться на конфликт я не стал и перевёл взгляд на черноволосую пигалицу. Та нисколько не оттаяла и оставалась всё столь же отчуждённо-строгой, как и во время совместной поездки в экипаже. Мне и в голову не пришло попытаться затеять с ней разговор, а остальные девицы были самыми обычными — таких что в Среднем городе, что на Заречной стороне хоть пруд пруди; за пучок пятачок в базарный день.

Вновь вспомнилась Рыжуля, и я не удержался от тяжёлого вздоха. После оглянулся на звук распахнувшейся двери и едва самым дурацким образом не присвистнул. Присоединившаяся к нам барышня оказалась чудо как хороша. Высокая и очень стройная, но отнюдь не лишённая округлостей во всех нужных местах.

«Тростиночка с двумя виноградинами», — невольно мелькнуло в голове. Подумалось даже, что если обхватить тонкую талию ладонями, то пальцы сомкнутся друг с другом.