Читаем Ада, или Отрада полностью

К сожалению, кое-кто «оказал рябчикам честь», съев их без остатка, и после короткого совещания с Бутейаном, к asperges en branches, которой потчевали теперь господ, молодой леди добавили несколько неуместный, но весьма аппетитный кусок арльской колбасы. Ван чуть ли не с трепетом наблюдал, с каким наслаждением она и Демон одинаково кривили лоснящиеся губы, орально принимая с каких-то небесных высот сладострастного союзника чопорного ландыша, одинаково держа стебель щепотью, похожей на новообрядческое «крестное знамение», за противление коему (смехотворно маленький раскол размером в полвершка от большого пальца до указательного) столько русских было сожжено своими соплеменниками на берегах Великого Невольничьего озера всего два столетия тому назад. Вану вспомнилось, что большой друг его наставника, Семен Афанасьевич Венгеров (1855–1954), ученый малый, но педант, будучи молодым доцентом, но уже знаменитым пушкинистом, заметил как-то, что единственное вульгарное место у его автора находится в незавершенной главе «Евгения Онегина», где описывается каннибальское удовольствие, с каким «обжорливая младость» глотает «из раковин морских затворниц жирных и живых». Впрочем, «у каждого свой вкус», как британский писатель Ричард Леонард Черчилль в своем романе «Великий и достойный человек» – о печально известном крымском хане, некогда обласканном репортерами и политиками, – дважды неверно перевел избитое французское выражение «chacun à son goût» (т. е. «каждому свое»), – во всяком случае, так утверждает язвительная и предвзятая Гийом Монпарнас, о новообретенной славе которой Ада и принялась рассказывать Демону, обмакивая перевернутый венчик руки в чашу тем же изящным ритуальным жестом, что и он.

Марина вынула «Албани» из хрустальной шкатулки, в которой держала турецкие папиросы с фильтром из лепестка красной розы, и передала шкатулку Демону. Немного смущенная Ада тоже закурила.

«Ты ведь отлично знаешь, – сказала Марина, – что твой отец против того, чтобы ты курила за столом».

«Ах, пусть курит», проговорил Демон.

«Я говорю о Даниле, – с нажимом пояснила Марина, – у него на сей счет пунктик».

«Зато у меня есть счет с пунктиками», ответил Демон.

Ада и Ван не могли удержаться от смеха. Это была добродушная пикировка, не особенно остроумная, но все же забавная, и мгновенье спустя Ван продолжил ее:

«Пожалуй, я тоже воспользуюсь этим “Алиби”, то есть “Албани”».

«Прошу всех отметить, – сказала Ада, – насколько voulu была эта оговорка! Признаться, мне нравится выкурить папиросу, когда хожу по грибы, но когда я возвращаюсь, этот ужасный насмешник принимается твердить, что от меня несет влюбленным турком или албанцем, повстречавшимся мне в лесу».

«Что ж, – сказал Демон, – Вана можно только похвалить за то, что он блюдет твою честь».

Настоящие русские профитроли (очень мягкая «л»), впервые приготовленные русскими кондитерами до 1700 года в Гаване, представляют собой более крупные пирожные с более сливочным шоколадным кремом, чем те темные и маленькие «профит-роллы», которые подают в европейских ресторанах. Наши сотрапезники отведали этих сладких бомбочек под соусом chocolat-au-lait и уже готовы были приняться за фрукты, как в столовую вдруг быстро вошел Бут в сопровождении отца и ковыляющим следом Джонсом.

Все клозеты и водопроводные трубы в доме вдруг заурчали и забулькали, что всегда предшествовало и сопутствовало международному соединению. Марина, уже несколько дней ожидавшая вестей из Калифорнии в ответ на свое бурное послание, не смогла совладать со страстным нетерпением и при первом же утробном спазме едва не кинулась к дорофону в прихожей, когда в столовую ворвался молодой Бут, волоча за собой длинный зеленый провод (который заметно вздувался и сокращался, совсем как змея, заглатывающая полевую мышь) и держа на вытянутой руке богато украшенную бронзово-перламутровую трубку, которую Марина с неистовым «À l’eau!» прижала к уху. Дорофонировал, однако, всего лишь старый хлопотун Данила, желавший сообщить, что Миллер все же не сможет приехать сегодня вечером и что он прибудет с ним в Ардис утром ранним и ясным.

«Что ранним – верю, но сомневаюсь, что ясным», заметил Демон, который к этому времени уже пресытился семейными радостями и немного жалел, что пропустил начало вечерней карточной игры в Ладоре ради этого старательно устроенного, но все же не вполне первоклассного пиршества.

Перейти на страницу:

Все книги серии Набоковский корпус

Волшебник. Solus Rex
Волшебник. Solus Rex

Настоящее издание составили два последних крупных произведения Владимира Набокова европейского периода, написанные в Париже перед отъездом в Америку в 1940 г. Оба оказали решающее влияние на все последующее англоязычное творчество писателя. Повесть «Волшебник» (1939) – первая попытка Набокова изложить тему «Лолиты», роман «Solus Rex» (1940) – приближение к замыслу «Бледного огня». Сожалея о незавершенности «Solus Rex», Набоков заметил, что «по своему колориту, по стилистическому размаху и изобилию, по чему-то неопределяемому в его мощном глубинном течении, он обещал решительно отличаться от всех других моих русских сочинений».В Приложении публикуется отрывок из архивного машинописного текста «Solus Rex», исключенный из парижской журнальной публикации.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Русская классическая проза
Защита Лужина
Защита Лужина

«Защита Лужина» (1929) – вершинное достижение Владимира Набокова 20‑х годов, его первая большая творческая удача, принесшая ему славу лучшего молодого писателя русской эмиграции. Показав, по словам Глеба Струве, «колдовское владение темой и материалом», Набоков этим романом открыл в русской литературе новую яркую страницу. Гениальный шахматист Александр Лужин, живущий скорее в мире своего отвлеченного и строгого искусства, чем в реальном Берлине, обнаруживает то, что можно назвать комбинаторным началом бытия. Безуспешно пытаясь разгадать «ходы судьбы» и прервать их зловещее повторение, он перестает понимать, где кончается игра и начинается сама жизнь, против неумолимых обстоятельств которой он беззащитен.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Борис Владимирович Павлов , Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза / Классическая проза ХX века / Научная Фантастика
Лолита
Лолита

Сорокалетний литератор и рантье, перебравшись из Парижа в Америку, влюбляется в двенадцатилетнюю провинциальную школьницу, стремление обладать которой становится его губительной манией. Принесшая Владимиру Набокову (1899–1977) мировую известность, технически одна из наиболее совершенных его книг – дерзкая, глубокая, остроумная, пронзительная и живая, – «Лолита» (1955) неизменно делит читателей на две категории: восхищенных ценителей яркого искусства и всех прочих.В середине 60-х годов Набоков создал русскую версию своей любимой книги, внеся в нее различные дополнения и уточнения. Русское издание увидело свет в Нью-Йорке в 1967 году. Несмотря на запрет, продлившийся до 1989 года, «Лолита» получила в СССР широкое распространение и оказала значительное влияние на всю последующую русскую литературу.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века

Похожие книги

Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века