Ад

Всё: свой гладкий живот девственницы, в изобилии покрытый внизу золотым пушком; свою тонкую и шелковистую кожу, такого чистого и такого светлого цвета, что местами она имела серебряные отблески, и сквозь которую на груди и в паху слегка просвечивали вены, наложенные на телесный цвет как подрагивающая лазурь; сгиб, который делал её стан при наклоне в сторону, и который, вместе с лёгким живым колье её шеи, составлял отдельную линию, находившуюся на её теле, и её бёдра, широкие как целый мир, и ясный и смущённый взгляд, который она имела, будучи обнажённой.

Она говорила: она сказала как бы погружённым в сновидение голосом, заходя ещё гораздо дальше в этом высшем даре:

«Никто, — и она сделала ударение на этом слове с настойчивостью, как бы именовавшей кого-то — никто, поймите меня правильно, что бы ни случилось, не узнает никогда, что я сделала этим вечером.»

После того, как она подарила навечно секрет обожателю, сражённому подле неё наподобие жертвы, она сама опустилась на колени перед ним. Её светлые и блестящие колени ударились о вульгарный ковёр, и приближенная таким образом, поистине обнажённая первый раз в своей жизни, покрасневшая до плечей, цветущая и украшенная своим целомудрием, она пробормотала неразборчивые слова благодарности, как будто она ясно чувствовала, что совершавшееся ею было сверх её долга и прекраснее, и что она сама была восхищена этим.

*

А когда она оделась и померкла навсегда, и они расстались, не решившись что-либо сказать друг другу, я был выведен из равновесия большим сомнением. Была ли она права, была ли она неправа? Я увидел, как мужчина плакал, и я слышал, как он вполголоса прошептал: «Теперь я больше не сумею умереть!»

XII

Теперь мужчина только лежит. Вокруг него передвигаются с осторожностью. Он делает едва уловимые жесты, произносит редкие слова, просит пить, улыбается, молчит под наплывом мыслей.

Этим утром он принял вид передающего наследство, сложил вместе руки.

Его окружили, на него смотрят.

«Вы хотите священника?

— Да… нет…» — говорит он.

Присутствующие вышли; и несколько мгновений спустя, как будто он ждал за дверью, человек в тёмной одежде оказался тут. Они были одни.

Умирающий повернул лицо к вновь пришедшему.

«Я скоро умру, — сказал он ему.

— Вы какой религии?» — спросил священник.

*

«Религии моей страны, православной.

— Прежде всего следует отречься от ереси. Истинной является лишь католическая римская религия.»

Он продолжил:

«Исповедуйтесь… Я вам отпущу грехи и вас окрещу.»

Мужчина не ответил. Священник повторил:

«Исповедуйтесь. Расскажите мне, что плохое вы совершили — кроме того, о ваших ошибках. Вы раскаетесь и всё вам будет прощено.

— Плохое?

— Вспомните… Нужна ли моя помощь?»

Он указал головой на дверь.

«Кто эта особа, которая там?

— Я женат на ней» — сказал мужчина, поколебавшись.

Это не ускользнуло от лица, склонившегося над ним, напрягая слух. Священник почуял что-то:

«Давно ли?

— Уже два дня.

— О! уже два дня! А до этого вы грешили с ней?

— Нет, — сказал мужчина.

— А!.. предположим, что вы не лжёте. И почему вы не согрешили? Это не естественно. Ибо, наконец, — настоял он — вы же мужчина…»

И, поскольку больной волновался, растерялся:

«Не удивляйтесь, мой сын, если мои вопросы прямые и откровенные до такой степени, что заставляют вас протестовать. Я вас допрашиваю со всем прямодушием, и под прикрытием высочайшего прямодушия моего ведомства. Отвечайте мне столь же откровенно — и вы поладите с Богом, — добавил он не без добродушия.

— Это девушка, — сказал старик. — Она помолвлена. Я дал ей приют, когда она была совсем ребёнком. Она разделила тяготы моей жизни в путешествиях, ухаживала за мной. Я женился на ней перед смертью, потому что я богат, а она бедна.

— Только для этого? И ничего другого, ничего?»

Он пристально и внимательно смотрел на лицо напротив, как допросчик, с требовательным взглядом. Затем он сказал «а?», улыбаясь своим раскрытым ртом и поощряюще подмигнув глазом, почти как сообщник.

«Я её люблю, — сказал мужчина.

— Наконец вы сознаётесь!» — воскликнул священник.

*

Он продолжил, глядя прямо в глаза умирающего, задевая его дуновением при произнесении им слов:

«Итак, вы возжелали эту женщину, плоть этой женщины, и мысленно совершали, на протяжении длительного времени, ведь так, — да, на протяжении длительного времени грех?…

«Скажите мне, во время ваших совместных путешествий, как вы устраивались в гостиницах с комнатами, постелями?

«Вы говорите, она ухаживала за вами. Что ей приходилось делать для этого?»

Эти несколько вопросов, которыми святой человек пытался проникнуть в горести того, кто угасал тут, отталкивали его от священника как оскорбления. Их лица теперь внимательно рассматривали друг друга, будучи настороже, и я видел, как возрастало недоразумение, в котором увязал каждый из них.

Умирающий замкнулся, стал резким и недоверчивым перед этим иностранцем с заурядным лицом, в устах которого слова Бога и истины приобретали поразительную манеру комика, и который хотел, чтобы ему открыли своё сердце.

Однако он сделал усилие: