Петр Великий олицетворял активное начало в русской истории, он создал империю, но его наследники оказались в конце концов не на уровне Божьего замысла и «промотали» наследство. Они не развили империю из геополитического в духовное измерение, не создали гармонии между внутренней и внешней свободой. Попытки дальнейшего заимствования западных образцов общественного устройства, включая экономические отношения капитализма, вызвали глубокий кризис в России.
Для капитализма в России не было глубоких духовных корней, богатство скорее порицалось, чем одухотворялось и оправдывалось: «От трудов праведных не наживешь палат каменных». Если капитализм в Западной Европе основывался на протестантской этике – новом мировоззрении индивидуального предопределения к спасению – и старом, как мир, личном интересе, лежавшем в основе торгового и ростовщического капитала еще доиндустриального общества, то в России доминировал личный интерес без религиозной основы, и капитализм получался глубоко вторичным и полным внутренних противоречий. Русское религиозное сознание не могло до конца принять идею благости личного обогащения, а политический режим самодержавия явно не сочетался с либеральными ценностями западноевропейского капитализма, что привело к последующим потрясениям.
К сожалению, апостасия не обошла стороной и Россию. С этим процессом в конечном счете связано падение самодержавия. Вот что писал об этом по горячим следам (25 февраля 1918) протоиерей Иоанн Восторгов:
Русская монархия, обвеянная верою и мистическим Божественным помазанием, подобно древнему Израилю, имела великие задачи, величайшее призвание Божие, величайшее религиозное предназначение, которое заставляло многих служить ей религиозно. Другой власти уж так служить нельзя. <…> Но признаемся в горькой правде, – она в своих носителях часто отходила от своего предназначения. <…> Народ часто обращался ею только в орудие властительства, ради целей земных и личных; одно сословие часто неправедно давило другие; «Церковь Божию приковала она к подножию власти суетной земной», духовное просвещение народа было в забвении; она часто заискивала перед врагами Христа. <…> И суд Божий свершился![308]
В конечном итоге идея коммунизма в марксистской интерпретации была так чутко воспринята в России, потому что она в своей социальной части близка Православию, русской устремленности к социальной правде, неприятию «мира во зле лежащего». Однако эмпирический опыт показал, что в марксистской парадигме социальная правда не достигается и мир по-прежнему лежит во зле. Об этом предупреждал почти за 50 лет до Октября В. С. Соловьев:
Социализм является как сила, исторически оправданная, – хотя бы то была только правда вопроса или потребности. Осуществить свой замысел или идеал социализм не может и не сможет, пока останется движением мирским и только человеческим. Социализм своим требованием общественной правды и невозможностью осуществить ее на конечных природных основаниях логически приводит к признанию необходимости безусловного начала в жизни, т. е. к признанию религии.[309]
Протестантизм как религиозное и историческое явление
Первоначально все христианство было эсхатологичным, ожидая второго пришествия Христа и наступления Царства Божьего. «Но Царство не наступало, и происходит приспособление христианства к царству этого мира. Но остается эсхатологическое ожидание, мессианское упование, и они сильнее в русском христианстве, чем в христианстве западном».[310]