77eb4cbcc6db2c1290fdfa6123ec7259

Я заметила фотографии Микки, Пита Шекелфорда и Роя Литтенберга. На первой они были

в полицейской форме, стоящие, как на параде: торжественные лица, напряженные спины, полная серьезность насчет закона и порядка. На второй фотографии они уже бывалые

мужчины, ставшие циниками, ребята со старыми глазами, которые теперь улыбались над

сигаретами и стаканами, руки небрежно лежат друг у друга на плечах.

Рой Литтенберг был самым старшим, старше других лет на десять. Из троих он теперь

мертв, а Микки едва цепляется за жизнь. Интересно, если бы можно было колдовством

изгнать их из памяти, три призрачных копа, видимые до тех пор, пока я не повернулась и

не посмотрела на них прямо.

Две длинные узкие комнаты с деревянными кабинками тянулись параллельно друг другу.

В каждой была своя звуковая система, волны музыки стучали в ушах, когда я перешла из

одной комнаты в другую. В первой был бар, а во второй - танцевальная площадка, со

столиками вокруг. Третья комната, которую добавили, была достаточно большой, чтобы

вместить шесть бильярдных столов, все из которых были заняты.Парни играли в фусбол и

дартс. “Девочки” маршировали туда и обратно в дамскую комнату, поправить макияж и

подтянуть колготки. Я последовала за ними и воспользовалась возможностью занять

пустую кабинку. Я слышала двух женщин из соседней кабинки. Одна выблевывала свой

ужин, а другая предлагала поощрительные комментарии. “ Все в порядке. Не напрягайся.

У тебя замечательно получается. Оно выйдет.”

Если бы я услышала об этом в свое время, то решила бы, что Булимия - это столица

какого-то нового балтийского государства.

Когда я вышла из кабинки, четыре женщины ожидали в очереди, а еще три стояли перед

зеркалом. Я дождалась, когда освободится раковина, и вымыла руки, глядя на свое

отражение. Флуоресцентный свет придал моей, обычно безупречной, коже больной вид, подчеркнув мешки под глазами. Волосы выглядели, как солома. Помады на губах не было, но это, возможно добавило бы желтый налет моей нездоровой коже.

На мне была кожаная куртка Микки как талисман, те же старые джинсы и черная

водолазка, хотя я поменяла свои обычные тенниски на свои обычные ботинки. Я тянула

время, избегая момента, когда надо будет сесть на барный табурет и заказать выпивку.

Две молодые женщины появились из своей кабинки, обе тощие, как змеи. Та, которую

вырвало, достала зубную щетку и начала начищать зубы. Через пять лет желудочная

кислота съест ее эмаль, если она не помрет раньше.

Я вышла из туалета и прошла мимо танцплощадки. Отважилась подойти к бару, где

купила себе бочкового пива. В отсутствие свободных табуретов, я пила пиво стоя, пытаясь

выглядеть, будто кого-то жду. Временами я кидала взгляд на часы, как будто была

раздражена, потому что не весь же вечер мне тут торчать. Уверена, что многих вокруг это

полностью обмануло. Несколько мужиков изучали меня на расстоянии, не потому что я

была “горячей”, а потому что представляла собой свежее мясо, ожидающее, чтобы быть

оцененным и проштампованным.

Я попыталась взглянуть на это место глазами Микки. Что на него нашло, чтобы одолжить

деньги Тиму Литтенбергу? Микки был не из таких, чтобы так рисковать. Он держал

деньги под рукой, даже если очень мало зарабатывал на процентах. Тим Литтенберг или

его папа, должно быть, очень сильно попросили. Ностальгия могла сыграть роль.

Лит и его жена никогда не умели обращаться с деньгами. Они жили от зарплаты до

зарплаты, в долгах, их кредитные карточки опустошены до предела. Если Тиму нужны

были деньги, они, наверное, не могли ему одолжить.Каким бы ни был мотив, Микки, видимо, заключил сделку. Бумага была подписана и деньги отданы. Я не видела никаких

доказательств, что долг был выплачен. Интересно. Микки точно нужны были деньги, а

дела в Хонки Тонк, несомненно, шли хорошо.

У стены освободился табурет, и я села. Мой взгляд снова упал на фотографии, и я стала

рассматривать одну, поблизости. Снова три мушкетера. На этой Микки, Шек и Лит сидели

в баре, с поднятыми стаканами, предлагая тост за кого-то слева от них. Позади была видна

Дикси, она устремила на Микки голодный и собственнический взгляд. Почему я не

замечала этого тогда? Какой идиоткой я была. Я смотрела на фотографию, разглядывая по

очереди лица.

Лит всегда был самым красивым из троих. Он был высоким, с узкими плечами, длинными

руками и ногами и красивыми длинными пальцами. Я неравнодушна к хорошим зубам, а у

него они были ровные и белые, кроме одного клыка, который был посажен немножко косо, придавая его улыбке мальчишеский вид. Его широкий подбородок был резко очерчен, а

адамово яблоко танцевало, когда он говорил. В последний раз я мельком видела его года

четыре назад. Его волосы уже начинали редеть. Ему было за шестьдесят, и судя по тому, что сказал Шек, он уже боролся за свою жизнь.

Я слегка развернулась на табурете и огляделась, в надежде увидеть Тима. Я никогда не

встречала сына Лита. Когда я была замужем за Микки и проводила время с его

родителями, Тим уже был взрослым. Он пошел в армию в 1970 году и в то время был во

Вьетнаме.