400 вопросов и ответов о вере, церкви и христианской жизни

Окончательно. И в этом мы тоже отличаемся от католиков, которые считают, что в исповеди вина греха прощается полностью, но это не отменяет наказание за него и что человек, как бы он искренне не раскаялся и не исповедался — даже если это Мария Египетская или разбойник на кресте — все равно должен еще в своей земной жизни претерпеть наказание ради удовлетворения правде Божией.

В чем разница между исповедью и психоаналитическим сеансом?

С точки зрения христианского мировоззрения, она несомненна. Но прежде всего надо сказать, что если признавать какие-то из психоаналитических методик дающими недушевредный результат, то лечебный сеанс может оказать больному ту помощь, которую человек, профессионально подготовленный, призван давать нуждающемуся в ней. При этом я специально отсекаю значительную часть психоанализа, построенную на заведомо нехристианских антропологических посылках и поэтому для нас абсолютно неприемлемую. К примеру, учение Фрейда с точки зрения христианской антропологии — предельно односторонне и, то есть, ложно, так как оно искажает человеческую природу. Я говорю только о таких областях психоанализа, от которых можно ожидать больше пользы, чем вреда, но и в таком случае это будет помощь человека человеку, профессионала-медика — больному или смущенно-потерянному в жизни. Исповедь же — это помощь человеку от Бога. Вот в чем главная разница между исповедью и психоаналитическим сеансом. И в этом смысле священник может оказаться молод и не очень подготовлен, может оказаться вовсе не старцем и не душеведом и не так глубоко разобраться в ваших внутренних состояниях и в том, что вы действительно принесли на исповедь и не сумели сформулировать или как-то замутнили своими словами. Но при наличии искреннего стремления человека исповедовать свой грех и очиститься от него Господь прощает его и снимает с души. В этом неизмеримое превосходство чуда Божиего, совершающегося в исповеди, над любой самой лучшей психосоматической помощью, которая может быть оказана на основе суперсовременных психологических или психотерапевтических методов.

А в чем разница между тем, что у святых называется бодрствованием, вниманием к своей духовной жизни, — и самокопанием, доходящим до истерической самозабвенности, когда выискивается какая-нибудь красная портьера, напугавшая в детстве, и отсюда разматываются все дальнейшие жизненные проблемы, что только усугубляет грех уныния, который сегодня очень многим даже верующим людям свойственен?

Безусловно, существенным моментом исповеди является то, что исповедующийся должен знать и во что верить: грех, поименованный со скорбью и покаянием, Богом прощен. И всякое повторное, многократное к нему возвращение есть соблазн от лукавого. Прежде всего это соблазн неверия в благодать Божию; кроме того, соблазн ухода от действительности внутрь собственной души, в некие пережитые, отшедшие с годами или десятилетиями состояния, которые в полную силу, по крайней мере в такую, на какой настаивает психоанализ, человеком абсолютно не владеют и над ним не довлеют и погружение в которые действительно чаще всего ведет либо к унынию, либо к отчаянию, либо — через мнимое их отсечение — к самоуспокоенности и ложному самодовольству, что тоже бывает и что неизвестно, не опаснее ли первого.

Что значит то вере вашей да будет вам» (Мф. 9, 29)?

Прежде всего то, что человек приобщается в жизни во Христе к тому, о чем нам говорит Евангелие, не механическим путем и не интеллектуально-информационным. Есть искусствоведы, а на Западе даже чрезвычайно начитанные профессора богословия, знающие о иконах столько, сколько не знает девяносто девять из ста воцерковленных христиан, но это знание не делает их людьми верующими живо и действенно, Вера их остается холодной и отстраненной. Об этом однажды преподобный Силуан Афонский беседовал с немецким профессором патрологии, который очень удивился, узнав, какие книги читают монахи - труды святого Пахомия, святого Антония, святого Григория Паламы, «Добротолюбие»… Он сказал, что у них такие книги читают только крайне образованные ученые мужи, кончившие по два университета. А ведь даже сам преподобный Силуан, как известно, был из простых крестьян и нигде не учился. Но профессора эти читают подобные труды для того, чтобы иметь определенную информацию об определенном периоде истории восточного монашества, а афонские монахи — потому что это и есть духовная основа их жизни. И им по вере открывается учение этих творений - не текстология, не история рукописей, а смысл и жизненная их сила.