1632-vtrehub

Ребекка осмотрелась, обшарила глазами комнату, скользнула на секунду взглядом по книжному шкафу, задержавшись на странных лампах, горевшим таким немигающим светом.

Перед её глаза ми всё будто плыло. Взгляд перешёл на камин, оттуда вверх на каминную полку. И  застыл. На каминной полке, в открытую, вызывающе стояла менора. Она резко повернула голову и воззрилась на Джудит. Затем назад к меноре. «Так вы – евреи? » – воскликнула она.

Весь ужас того дня, - нет, страхи всей её жизни – изверглись в одночасье. Слёзы хлынули у неё из глаз, грудь и плечи вздымались. Джудит Рот усадила ее и сама села рядом, утешая её как ребёнка.

Ребекка всё всхлипывала и всхлипывала. Она отчаянно пытала совладать с собой, чтобы задать тот единственный вопрос, имевший значение в целой вселенной. Давясь словами, пытаясь протиснуть их сквозь страх и надежды. В конце концов ей удалось: «Он знает?»

Лицо миссис Рот изобразило недоумение. Вопрос, по всей видимости, был ей неясен.  Ребекка вцепилась себе в горло и практически руками затолкала всхлип обратно. «Он. Идальго.»

То же недоумение. Недопонимание. «Майкл. Он знает?» Её взгляд застыли на меноре, глазами миссис Рот последовал за ним. И они вдруг расширились.

«Ах, вы имеете в виду Майка?» Пожилая женщина посмотрела и на  Ребекку, её челюсть даже отвисла от удивления. «Ну, конечно! Он же знает нас всю свою жизнь. И именно поэтому он позвонил и попросил нас приютить вас. Он сказал, что думает… Ну, он не понимал , почему, просто сказал, что у него такое чувство, что … ну в общем, он подумал, что было бы лучше если б именно еврейская семья…»

Остального она уже не слышала.  Ребекка зарыдала с ещё большей силой. Сперва, чтоб прогнать страхи, затем – от прикосновения надежды. Затем – лаская её, впитывая в себя, как ребёнок впитывает сказки. Истинный идальго, до кончиков ногтей.

Утром голубые глаза вернулись. Голубые, как безоблачное небо в солнечный день. И через многие годы  Ребекка так ничего не вспомнила из произошедшего за два последовавших дня. Только голубизну, залитую солнечным светом. Один лишь солнечный свет, заливавший землю, где не было теней.

Глава 6

Внешность короля Швеции Густава II Адольфа была обусловлена наследственностью. Кожа его была бледной на вид, может даже чуть красноватой. Светлые коротко постриженные волосы, светлые брови, светлые закрученные кверху усы, светлая бородка клинышком. У него были све-тившиеся умом голубые глаза, чуть навыкате. На красивом по-своему лице бросался в глаза его длинный, тонкий нос. Роста он был весьма большого, больше шести футов. Телосложения был он крупного, мускулистого, однако несколько склонного к полноте. Всем своим, видом, каждой чёрточкой своей он был король, нордический король .

Этими чертами и качествами наделили его природа и воспитание. Остальное же – переполнявший его дух, заставлявший мерять шагами взад-вперед  штабную палатку на восточном берегу Хафеля, - было порождением момента настоящего. Лицо его от ужаса было цвета мела, глаза – плотно закрыты от горечи, губы его дрожали от стыда. А то, с какой силой могучие руки шведского короля разнесли надвое стул и швырнули обломки оземь, было вызвано гневом и возмущением

«Г-сподь да проклянёт Иоганна-Георга Саксонского, гореть ему в аду вечно!»

Королевские приближённые, все, за исключением Акселя Оксеншерна, попятились прочь от их монарха. О нраве Густава Адольфа ходили легенды. Боялись, однако, не его буйного нрава. Гнев Густава не длился долго и за свою жизнь король научился сдерживать и контролировать его вспышки. Брань и проклятия – самое сильное, что он себе позволял, иногда направляя своё буйство на ни в чём не повинную мебель. Но этот случай, этот случай был близок к тому чтоб стать поистине сицилийской вечерей для посадочных мест.

Густав схватил очередной стул разнёс его о своё колено. Крепкая деревянная рама  трещала в сильных руках как сухие веточки. Нет, это не королевский гнев загнал сердца его испытанных солдат в пятки. И уж точно плевать им было на стулья. Аксель Оксеншерна, ближайший друг и советник короля, взял за правило ставить в палатку Густава исключительно дешевую и практичную мебель. То был не первый случай с момента прибытия в Германию, как шведские офицеры наблюдали своего монарха превращающим стул в груду щепок.

«И да проклянёт Г-сподь всемогущий Георга-Вильгельма Бранденбургского вслед за ним!»

Их пугали проклятья и богохульство. Набожность их короля была не менее знаменита, чем его норов. Никто кроме непосредственно ближайших подчинённых не слышал нечто подобное слета-ющим с его языка. Лишь те из его солдат, кто был изобличён в убийстве, насилии или краже, узна-вали сколь остёр топор его палача, в то время как гимны, которые распевали прихожане шведских церквей по воскресеньям, были написаны самим королём. И почитались его скромным народом как лучшие из гимнов.