1632-vtrehub

Через какое-то время, - может секунды, может больше, - она услышала, как дверь кареты вновь открылась. Она почувствовала, что идальго уже внутри экипажа. Он мягко опустился на сидение рядом с ней и положил руку ей на плечо. Даже не удивляясь своему неподобающему поведению, он оперлась на его плечо. Её лицо было как раз напротив его груди.

Мягкий шёлк поверх твёрдых мускулов. Никакой крови.

«Спасибо, » – прошептала она. Он не ответил. Да это было и не нужно. Впервые с тех пор как начались все жуткие события того дня, Ребекка почувствовала, как напряжение и страх отступают. Пожалуй, впервые за последние годы.

Разве пришёл потоп и опустошил Землю?

Ибо не было нигде сухого места.

Странно было вообще, что это пришло ей в голову. Странно было, что она приходила в себя от ужаса, её обнимала рука незнакомца, но единственное, что приходило ей на ум это поэзия, блеск и слава обласканной солнцем страны, которую она ни разу в жизни не видела. Осушач слёзы о шёлк его блузы, она вспомнила «Оду моему плащу» Абрахама ибн Эзры

Я раскину его

Как палатку в темноте ночи и звёзды

Будут сиять сквозь него. Сквозь него я увижу луну

А Плеяды и Орион будут

слать мне свой свет.

Глава 5

Идальго не остался в экипаже надолго. Минуты две, не больше. Впрочем, уверена Ребекка не была. Несколько его людей подошли к карете, последовал бурный словесный обмен. Ребекка поняла лишь немногое, частично из-за акцента, частично из-за того, что они употребляли мно-жество незнакомых ей слов. Это-то и было странно. Родившись и получи воспитание в Лондоне,  она считала себя знакомой с каждым оттенком английской речи.

Но дух дискуссии она ухватила. И это тоже её смущало. И сам идальго, и его люди, казалось, пребывали в недоумении относительно их местоположения, как будто недопонимали, где находятся. Также они, похоже, не были уверены в том, что им предпринять.

Всё это было очень, очень странно. Страх опять вползал в сердце Ребекки. Люди же идальго, при всём том, что они явно проявляли к нему уважение и искали его предводительства, не обраща-лись к нему как к человеку благородного происхождения. Это означало, невзирая на куртуазность манер, что он скорее всего был предводителем наёмников. Бастардом какого-нибудь мелкого барона, возможно из отдаленной английской провинции. Это объяснило бы и акцент.

Ребекка вжалась в сиденье. Наёмники были злы и порочны, это всякому известно. Преступники, разве что не по названию. А уж тем более здесь, Священной Римской империи, охваченной пламенем войны.

Глаза её метнулись к отцу. Но и тут нашли они мало радости. Отец боролся со смертью. Врач-мавр поддерживал его за голову и давал какие-то таблетки из флакона, который перед этим достал из своего сундучка. Ребекка даже не пыталась вмешиваться. Чернокожий доктор просто источал компетентность и уверенность в своих действиях.

Идальго вернулся к карете. Робея, Ребекка обернулась к нему лицом.

О, облегчение, в его глазах по-прежнему не было ничего кроме дружеского расположения. И, по-жалуй ещё... Она нервно сглотнула. О, да, она узнавала этот взгляд. Она уже замечала его раньше, там, в Амстердаме, у тех молодых людей из еврейского квартала, что были более других уверены в себе. Восхищение было в нём, оценка. И желание, пусть и прикрытое вуалью куртуазности.

Но мгновение спустя она всё же пришла в выводу, что во взгляде идальго не было и следа похоти. По крайне мере, она так думала. Желание не было чем-то, о чём Ребекка могла считать себя хорошо осведомлённой, разве что с его поэтической стороной, которая ей встречалась в некото-рых книгах из отцовской библиотеки. Романы, которые она украдкой всовывала промеж огром-ных томов по теологии, так, чтобы отец не мог заметить ее неподобающий интерес.

При воспоминании о библиотеке на нее накатила боль. Она любила ту комнату, её тишину и покой. Любила и книги, стоявшие рядами вдоль стен. Разумом отец жил в прошлом и, скорее, презирал настоящее. Но одно изобретение современности превозносил до небес – печатный пресс. «За одно только это,» - часто говаривал он, - «Господь простит немцам многие из их прегрешений.»

И вот они здесь, в центре Германии. Носимые ветрами войны, ищущие убежища посреди бури. Или хотя бы надеясь его найти. Ей уже не увидеть её амстердамскую библиотеку вновь. И на какой-то момент сердце Ребекка Абрабанель сжалось от осознания этой потери. С этой комнатой были связаны её детство и юность. Ей уже двадцать три. Хотела она того или нет, на её плечи водночасье свалились обязанности взрослой женщины.

Она расправила плечи, призывая себя к решимости и отваге. Это движение не осталось незаме-ченным идальго. В широко раскрытых глазах его вновь блеснуло восхищение. Ребекка и не знала,  съёжиться ей или улыбнуться. Непроизвольно, она улыбнулась. И даже не удивилась этой своей бездумной реакции.