1632-vtrehub

- Что там, дитя моё? – задал вопрос её отец, хрипя и свистя горлом, - Что происходит?

Она почувствовала, что позади неё он силится податься вперёд. Она разрывалась между страхом перед идальго и страхом за отца. И тут – о, придет ли этому конец, - возник новый ужас. Она услы-шала, как кричит командир нанятых её отцом ландскнехтов: «Уходим, так много нам не платят! Давайте, давайте!»  Ребекка услышала удаляющийся стук копыт. Через мгновение она почувство-вала, как экипаж тряхнуло, и поняла, что кучер тоже сбежал. Она слышала, как он улепётывал, продираясь через кустарник вдоль дороги. Они бросили нас!

Она повернулась и широко открытыми глазами воззрилась на отца. Губы ее приоткрылись. Но деликатный и мудрый человек, который служил ей опорой всю жизнь, ничем не мог ей помочь в этот момент.  Бальтазар  Абрабанель был ещё жив. Но глаза его были закрыты, челюсти сжаты в конвульсии. Обе руки были прижаты к груди. Он медленно, с затихающим стоном, сползал с подушек на пол экипажа.

Этот детский ужас заставил все остальные отступить.  Ребекка тут же бросилась на колени, прижи-маясь к отцу. Отчаянно пытаясь помочь и спасти, но не зная чем и как. Она всё смотрела на тяжё-лые ящики, покоящиеся на противоположной лавке. В них были отцовские книги. Его перевод Галеновых ¹²медицинских трудов тоже был в одном из ящиков. Но он был безнадёжен.  Там было тридцать семь томов Галена, все на арабском, на котором  Ребекка едва могла читать.

Она услыхала голос и повернула голову в удивлении. Идальго стоял у окна кареты, просунув в него голову. Человек был высок настолько, что ему для это надо было даже слегка присесть. Опять голос. Слова разобрать можно, но с трудом. Ей даже показалось, что она их понимает, ну почти. Но это же невозможно! Не могут же они разговаривать на …

Идальго повторил те же слова. И на этот раз она уловила каждое. Во всяком случае, большую их часть. Акцент был совершенно незнакомый, она не слышала, чтоб кто-то  так разговаривал на этом языке.

Но английский? Он же говорит на английском? Ни один идальго в мире не разговаривает по-английски. Это ниже их достоинства, это же язык торгашей и пиратов.

Охваченная в равной степени смущением и испугом, она смотрела на него не отрываясь. Мужчина был каждым дюймом своим – идальго. Высок, силён, прям, хорош собой. Он источал такую несги-баемость и уверенность в себе, на какую способны только испанские дворяне. Да же в одежде, белая мятая рубашка – шёлковая, она даже не сомневалась, - и чёрные брюки, сходство было полным. Да, с обувь какая-то непривычная, но…

Тут он широко улыбнулся ей. О, Господи, ну у кого еще могут быть столь совершенные зубы?

И тут он вновь заговорил. Он произнес те же слова уже в четвёртый раз. «Пожалуйста, мэм, скажите, вам нужна помощь?»

И через много лет Ребекка  Абрабанель будет поражаться, как она смогла тут же сказать ему правду. Она будет сидя в тишине часами вспоминать тот короткий миг. И при этом не переставая удивляться.

Она придёт ко мнению, что это в генах. Не смотря на всю дикость Святой инквизиции и радостную безжалостность  с какой идальго изгоняли испанских и португальских сефардов, последние так и не смогли забыть Иберию, обласканную солнцем страну, которую они так полюбили, которую помогали строить на протяжении столетий, убежденные, что наконец-то евреи обрели место, где нет горя и гонений. Пока христианские короли и дворяне не объявили обратного, обрекая их на новые скитания. Однако они сохранили язык, читали стихи и чтили и всячески пестовали свою собственную культуру. Ашкеназим могут съёжиться в своих гетто в центре и на востоке Европы, отгородив свои души от внешнего мира. Но не сефардим. Почти полтора столетия прошло с момента их изгнания из страны, что они называли «Сфарад», но для них по-прежнему высшей похвалой для мужчины было назвать его «идальго».

И с годами она придёт к выводу, что частично её реакция было детской, попыткой убедиться, что всё-таки легенды не лгали. Что где-то в мире есть благородство без жестокости и вероломства под тонким покровом куртуазных манер. Но было и что-то ещё. Нет, не без этого, как она сама сделает вывод. То была реакция женщины.

Ибо ей явился мужчина. Хорош собой, так, но не так, как идальго. Даже в тот момент ужаса и рас-терянности она сохранила рассудок в достаточной степени, чтобы заметить разницу. У этого чело-века не было ничего от красоты хищника, столь присущей идальго. Просто мужчина приятной наружности,  почти простолюдин, если угодно, с приплюснутым носом и широкой улыбкой. И пусть его голубые глаза довели бы зависть идальго до отчаяния, в них не было ничего хищного, только дружелюбие и озабоченность.

К таким выводам  Ребекка  Абрабанель придет с годами. Но и с годами она не перестанет раз-мышлять над тем, что с ней произошло. Иногда даже – часами напролёт. Да в этом было что-то от самооправдания, возможно. Но ни один момент в жизни не заставлял её сердце биться с такой силой.