13 проклятий

Первый автобус до Кнука отправлялся сразу после восьми. Времени в запасе хватало, и Рыжая пошла до Тики-Энда пешком, чтобы заодно сэкономить денег. Посидела пять минут в автобусе, пока тот стоял на остановке, а когда тронулся – задремала, весь следующий час то просыпаясь, то снова погружаясь в сон. Когда наконец автобус дополз до Кнука, она пробормотала водителю «спасибо», вышла и зашагала вперед, надеясь, что идет правильно.

В деревне мало что могло бы привлечь приезжих. Кое-что выглядело даже постарше, чем в Тики-Энде, однако здешние обветшавшие строения по большей части были коттеджами, а магазинов и гостиниц, благодаря которым преуспевал Тики-Энд, явно недоставало. Остановившись у питьевого фонтанчика, Рыжая сверилась со схемой деревни на стенде и прикинула, в какую сторону двигаться дальше.

По ошибке она свернула не туда, долго возвращалась, но в конце концов оказалась в Сорочьем переулке, который искала. У нужного ей дома не было номера, только название. Фабиан предупредил, что за столько лет оно могло поменяться, но, по крайней мере, на старых картах только этот коттедж стоял обособленно. Остальные по переулку или были сдвоенными, или жались друг к другу, располагаясь в ряд.

– Коттедж «Жимолость», – бормотала она себе под нос. – Где же ты?

Рыжая еще не прошла половины переулка, как все вокруг стало казаться знакомым. У одного дома ее внимание привлек маленький пруд с уродливыми садовыми гномами, у другого – облезлые качели. Она вспомнила, что в последний раз, когда их видела, они были ярко-синими, свежевыкрашенными, теперь же краска облупилась. Рыжая знала эту улицу. Уже бывала здесь раньше. В окне позади качелей шевельнулась фигура, дернулась занавеска. Опустив голову, Рыжая пошла дальше. Воспоминания всколыхнулись в ее голове: ей пять или шесть лет, она едет по этой самой дороге в родительской машине и болтает ногами на заднем сиденье.

– Час, и мы уезжаем, – говорит отец. – А если попросит, чтобы Роуэн осталась ночевать, объясни, что у нас планы.

– Но ты же знаешь, она все равно продолжит просить. – Мама бросает на Роуэн досадливый взгляд. – Она всегда так делает.

– Тогда и мы продолжим говорить «нет», – отвечает отец. – Ей пора понять.

– Почему я не могу остаться у тети Примроуз? – рассеянно спрашивает Роуэн. Она только что увидела двух детей на садовых качелях. Так здорово, ей ужасно захотелось покачаться, но машина проезжает мимо, и детские мысли переключаются на что-то следующее.

– Роуз, дорогая, – поправляет мать. – Ей не нравится, когда ее называют Примроуз, помнишь?

– О да, – говорит Роуэн. – Мне нравится тетя Роуз. У нее рыжие волосы, как у меня.

– Конечно, ты можешь остаться у тети Роуз, – отвечает мама. – Только не сегодня. Как-нибудь в другой раз.

– Ты всегда так говоришь, – канючит Роуэн. – Мне нравится ее дом. Нравятся все ее животные. Почему мы не можем тоже кого-нибудь завести?

Отец что-то бормочет, но ей не слышно.

На этом воспоминание закончилось, и Рыжая остановилась на небольшом расстоянии от единственного коттеджа, стоявшего в стороне от остальных. Коттедж был точно таким, каким запомнился ей много лет назад. Деревянная калитка, выкрашенная в бордовый цвет, и в конце каменной дорожки такая же бордовая дверь. Белые стены, которые в тени кустов и деревьев, окружавших дом, казались почти голубыми. Табличка на двери, разрисованная знакомыми красными ягодами – в саду они росли повсюду, – с названием: «Рябиновый коттедж». Это был дом тети Роуз.

Рыжую пронзил страх. Сколько она себя помнила, ее тетя жила здесь, и, оказывается, это был дом Элизабет Элвесден. За невероятным совпадением не могло не крыться нечто большее. Браслет привел ее именно сейчас и именно сюда не просто так.

Все занавески были раздвинуты, но Рыжая не осмелилась постучать в дверь. Ей нужно было как-то проникнуть незамеченной, а ведь даже неясно, дома ли тетя. Она рискнула и, проскользнув в калитку, обошла дом. С той стороны сад отгораживала вторая калитка, побольше, из кованого железа. На ней висела еще одна табличка: «Осторожно! Злые собаки, коза и гуси!»