1 2

мальчишку за кастырем повитух, объяснив, что кастыри в городках живут не

так, как в столице. Прислуги нет, все приходится делать самим и это не звание

тут, а скорее почетная обязанность. На праздниках или когда нужно какое-то

решение для всего города принимать – везде нужно присутствовать и что-то

придумывать. Извинился заранее за повитуху, которая должна прибыть – тетка,

по его словам, жесткая, ворчливая и придирчивая. Но справедливая. Произнося

последние слова, поднялся и пошел открывать – с его места за столом видно

крыльцо, к которому подошла женщина. Вошедшая и оказалась кастырем –

мать Гелена Констанца Тандер, которая внимательно оглядела всех

присутствующих, остановив свой взгляд на мальчике. Поздоровалась, велела

Диасу налить ей кафео и села рядом с Эйбом.

Глава квартитских повитух была женщиной с забавной внешностью, так

не соответствующей описанию, данному ей астрономом. Вся она словно

состояла из мягких окружностей – мягкое круглое лицо, на котором тоже все

стремилось к кругу – крепкие щеки, округлый нос, полноватые губы,

сложенные буквой «О», глаза – слегка навыкате, голубые, округлый же

подбородок, мягко переходящий в шею. Мягкая линия плеч, округлые руки с

мягкими, словно детскими, пальцами. Плотная фигура пряталась под серыми

одеяниями клана, которые подчеркивали все остальное – такое же пухловатое,

милое. Лишь только выражение глаз не было мягким – взгляд острый, пожалуй,

что и жесткий. Завтракали в молчании. Гостям нечего было сказать, хозяевам –

нечего спросить. А пустая болтовня не шла с языка. Все стремились поскорее

выполнить то, что должны были. Покончив с едой, также молча встали, и уже

было собрались идти за Старкони в башню, как мать Гелена ворчливо заметила:

- Знаешь что, Диас, как бы то ни было – я не позволю уйти тебе из дома,

оставив стол неприбранным. Конец Мира не оправдание неряшливости. Пока

мы с тобой приберем тут все, гости твои приведут себя в порядок. Не дело это –

тащить мальца в тоннель, не высушив его и не расчесав. И оденьтесь прилично

– если вдруг вас хоронить придется, так чтобы нам не переодевать вас, - и

неожиданно для всех подмигнула Эйбу, который слушал ее резкие замечания,

чуть приоткрыв рот.

Диас, беспрекословно открыл свои вещевые шкафы для гостей, чтобы они

могли найти себе одежду по размеру, если вдруг у них чего своего не найдется,

и принялся убирать грязную посуду и продукты. Хмыкнув, мать Тандер начала

помогать хозяйничать астроному, ворча себе под нос, что «эти мужики, без

догляду себя позабудут и перебьют». Управились быстро.

Удовлетворенно кивнув, повитуха сказала:

- Вот теперь пойдем, да пребудет с нами Вита и пошлет нам долгую жизнь.

Будем надеяться на себя и на ее помощь. Башня ей посвящена, она там всяким

непотребностям не позволит происходить – поэтому ругаться нельзя, мусорить

– тем более. Идемте.

И снова подъемы, и снова спуски, напоминающие недавнее путешествие в

тоннелях. Но в башне Виты не было следов запустения – ни пыли,

скапливающейся в помещениях, в которых редко бывают, ни паутины. Ступени

лестниц не скрипели, почвяной пол чистый, пожалуй, из всех башен эта – самая

чистая и ухоженная. Кроме астронома за ней присматривали повитухи,

ухаживали благодарные паломницы, окружая неустанной заботой каждый

камешек стен и каждый клочок двора. Башня утопала в садах и цветах, в

изобилии произрастающих вокруг.

Спускаться вниз по крепкой лестнице было нестрашно, вокруг были

друзья, поэтому Эйб смело шагал вниз. И вдруг замер, прямо перед ним на

ступеньку ниже стояла дама Вита, которая не так давно нарвалась на острие его

кинжала. Его мать. Она была одета в белоснежный плащ, который развевался за

ее спиной, открывая светлое платье, хотя здесь не чувствовалось ветра, ярко

светящееся в полумраке. Она манила его за собой, обещая счастье, шепча, как

она скучает без своего маленького мальчика. Обливаясь горькими слезами,

говорит, что ей было очень больно, когда острие кинжала вошло в ее грудь, но

сейчас она выздоровела и не обвиняет его, нет, нет. Это был просто несчастный

случай. Что ей не нужен ключ, только бы ее мальчик был с ней рядом. Эйб

смотрел на нее, не в силах оторвать взгляд. Застыв на месте, слезы навернулись

на глаза, которые видели то, что было незримо остальным. Хит, заподозрив

неладное, прикоснулся к плечу мальчика. Тот развернулся так быстро, словно

его ужалили:

- Что ты меня трогаешь, зачем ты ко мне прикасаешься? Зачем мы ушли оттуда?

Она хорошая, она говорит, что она хорошая! Я так ее люблю! – захлебываясь

слезами, выпалил маленький ключник. Когда он произнес последние слова,

откуда-то издалека послышался воющий женский крик, затихающий, но от

этого не становящийся менее страшным. Хит прижал яростно

сопротивляющегося мальчика к себе, присел, становясь почти одного роста с

ним: