нежной кожу, исказила черты в мучительной гримасе – ненависти, жадном
желании, жажде крови. Усилием воли заставил не разрывать объятий и не
прерывать поцелуя. Вернулись звуки, краски, до этого поглощенные
неудовлетворенным желанием. Из крыла, в котором размещались гостевые
комнаты, послышались вопли ужаса – детские вопли. Хит отпрянул от
чаровницы, которая почти добилась своего. Дама Вита моментально вернулась
в роль: лицо озабоченное, руки слегка подрагивают – гостеприимная хозяйка
роскошного дома, искренне переживающая за своих гостей. Прерывающимся от
страсти низковато-хриплым голосом предложила навестить мальчика и
проверить, что случилось такого страшного. Хит, оставивший меч в своей
комнате, прихватил с собой лишь кинжал, спрятанный столь хитроумно, что
сейчас не было возможности его доставать, беспрекословно последовал за
дамой. Быстро добравшись до комнаты мальчика, широко распахнули дверь –
странное зрелище предстало перед ними.
Мальчик сидел в кресле, вжавшись в спинку, обеими руками держал
перед собой подаренный Хитом кинжал и, зажмурив глаза так, что видны были
лишь края ресниц, веки побелели, кричал, срываясь на визг:
- Нет, нет, нет, нет, не отдам. Уходииииииииииииииииииииииииии!!!!
Перед ним стояла еще одна дама Вита, протягивая прекрасную руку, начавшую
удлиняться, к шее мальчика, на которой на цепочке висел ключ. Только эта дама
была одета в темно-вишневую шелковую тунику, спускавшуюся мягкими
складками до босых ступней, и она взывала:
- Сыночек, ты не помнишь меня, свою маму? – засмеялась злобным смехом,
уклоняясь от кинжала, нацеленного ей в грудь, ловким неуловимым движением,
как змеи, которые обитают на самой границе песков Крогли. Хохотнула, заметив
присутствующих.
Хит оглянулся – та дама Вита, которая пришла с ним, стояла чуть поодаль, и ее
черты искажало такое же злобно-радостное чувство, что и лицо той, которая
находилась в комнате мальчика. Эйб, не выдержав крайнего нервного
напряжения, наступившей тишины и неизвестности, чуть приоткрыл глаза и
немного вперед наклонил кинжал. Остро наточенное лезвие вошло в плоть с
пугающей легкостью. Дама Вита в вишневом сама двинулась навстречу
кинжалу. Мальчик, перепуганный донельзя, уже не мог кричать, сжавшись.
Смотрел вытаращенными от крайнего ужаса глазами на то, как та, что
встретила их так радушно, падает медленно-медленно. Как из раны лентой
вытекает кровь, багровая в свете свечи. Хит не мог заставить себя двинуться,
заворожено переводя взгляд с дамы, которая лежала, на даму, которая стояла
рядом. Та, которая была жива, громко расхохоталась. Режущий уши звук смеха
становился все громче, громче, напоминая раскаты грома, что звучат в начале
сезона дождей, и вдруг исчез. Пропало все – роскошный дом, сад вокруг,
прекрасная хозяйка. Остались лишь они трое: Хит, Эйб, лежащий на камнях,
все еще сжавшись, вцепившись в кинжал, с которого капает кровь, и Клинт,
глаза которого крепко закрыты. Их пожитки валялись неподалеку.
Первым с себя стряхнул оцепенение Эйб. Он открыл глаза, увидел, что
ничего и никого рядом нет, и кинулся к Хиту, крепко прижавшись к пастырю.
Хит от этого прикосновения очнулся, уже вдвоем начали тормошить Клинта,
который спал так крепко, что его с трудом удалось разбудить. Вокруг были
голые камни, они оказались вновь в том самом лагере, который сами разбили
после того, как покинули тоннель. Собрали свои сумки, вещи, сложили, вновь
запалили небольшой костер – раньше утра соваться в Квартиты было нечего,
ворота по ночному времени закрыты. Уселись вокруг костра, Эйб, еще
вздрагивающий после пережитого – речь снова вернулась к нему – немного
гнусавым от плача голосом начал рассказывать, что с ним произошло.
Он долго купался, наслаждаясь невиданной роскошью. Только в
Пресветлом Дворце он чувствовал себя также хорошо, но там у него своей
комнаты не было. Плескался и разговаривал с прихваченной деревянной
желтенькой уточкой. Играл в воде долго, потом замерз, вылез, на кровати
лежала светло-сиреневая пижамка, мягкая, как пух и теплая, словно ее кто-то
очень заботливый подогрел для него. Переоделся в нее, сняв халатик. Улегся на
постель, с наслаждением повалялся. Потом обследовал комнату, в поисках
других игрушек, немножко поиграл. Ему стало одиноко – играть одному так
скучно – и тут вошла она, такая домашняя, в этой мягкой штуке, которая была
на ней одета. Вошла, подошла и уселась на боковину кресла, в котором он
сидел. Эйб вжался в мягкую спинку, вновь почувствовав неконтролируемый
ужас, пришедший к нему в момент встречи. Она, не обращая внимания на его
страх, начала гладить мальчика по голове, расчесывая его спутанные после