кружевными шторами, накрыт стол, оттуда доносились такие прельстительные
запахи. Озираясь по сторонам, путники вошли. Хит передвигался плавно,
положив одну руку на меч, другой рукой придерживая вцепившегося в него
Эйба; Клинт – с кинжалами в обеих руках. Их безвестный и безликий
провожатый пропал без следа. В комнате было тепло, царил полумрак –
ароматические свечи горели только на столе и возле ярко полыхавшего камина,
распространяя вокруг сладковатый запах. Вгляделись в кресло, стоящее возле
огня и только теперь заметили, что там кто-то сидит. Этот кто-то засмеялся
серебристым смехом и захлопал в ладоши:
- Браво, браво! Такие храбрые воины! Мечи, кинжалы! Что вы, что вы, господа,
никто не собирается на вас нападать. Здесь только лишь я, слабая женщина.
Встала, вышла на свет – молодая женщина в длинном черном плаще.
Золотистые локоны обрамляли тонкое лицо с полупрозрачной белоснежной
кожей: огромные синие глаза, чуть припухшие губы нежнейшего розового
оттенка, точеный прямой носик, высокий чистый лоб. Незнакомка была просто
невыносимо прекрасна. Эйб икнул от ее внезапного появления. Хит
насторожился, он уже достаточно узнал мальчика, чтобы понять, что просто
так, без повода, пугаться тот не станет. Женщина мелодичным голоском
представилась, сообщив, что зовут ее Вита фон Маар, она городской кастырь
повитух Квартит. В мыслях Хита звякнул тревожный колокольчик, у мальчишки
фамилия такая же. Хозяйка продолжала. В связи с тем, что из Блангорры
прибыл почтовый голубь с распоряжением изъять у гонцов ключ, она готова
принять этот предмет из рук посланцев Прима. После чего они могут быть
совершенно свободны, разве что разделят с ней эту скромную трапезу. Клинт
было дернулся вперед к столу – голод не тетка все-таки — но Эйб схватил его
свободной рукой и энергично замотал головой в знак бурного несогласия. Глаза
его бешено вращались в орбитах, казалось, еще немного и он забьется в
истерике. Хит развернул мальчика к себе лицом, встряхнул немножко, потом
заслонил его собой и расшаркался, кланяясь:
- Благодарим за теплую встречу, благородная госпожа. Наш маленький спутник
перенервничал в дороге, устал. Мы бы хотели сначала немного передохнуть,
перекусить, а потом уже решать дела. Прибыли мы раньше назначенного
времени, поэтому – можем себе позволить немного отступить от протокола
встречи-передачи? – и, не прерывая речи ни на миг, усадил Эйба и Клинта за
стол, которые, пока он говорил, сняли сумки и плащи. Вьюном проскользнул к
даме, которая приоткрыла рот, чтобы ответить на эту неожиданную тираду, но
не успела. Хит отодвинул стул от стола, соблюдая придворный этикет, и
предложил хозяйке присесть. Пока она раздумывала над ответом – гости уже
отведали того, сего. Мужчины налили по полному бокалу вина, предлагая тост
за красоту и доброту хозяйки, и ей ничего не оставалось, как пригубить из
любезно налитого и протянутого Клинтом сосуда. Хит внимательно наблюдал за
ее лицом – таким прекрасным, что хотелось просто сидеть и смотреть на нее,
бесконечно, не задумываясь ни о чем. Хит был настоящим пастырем,
неутомимым исследователем мирских душ, и он заметил, как легкая тень
недовольства, недоумения и тщательно скрытого раздражения, появившаяся при
неожиданном поведении гостей, рассеялась, и ее сменила мимолетная гримаса
такого же тщательно скрываемого яростного злорадства. Приходилось все
время быть настороже. Кушаньями, которыми был так щедро уставлен стол,
наслаждались только после того, как их опробует хозяйка. Да и то, не было
полной уверенности в том, что она не обманет, и каждый кусочек, съеденный
гостями, мог стать последним. Внешне все выглядело как нельзя более
благочинно – радушная и любезная хозяйка щедро потчует долгожданных
гостей, которые, изголодавшись в пути по женскому обществу и разносолам, с
учтивостью истинных рыцарей принимают ее гостеприимство. Лишь только
Эйб, который не умел так артистично притворяться, выбивался из общей
картины – он был бледен, движения неловки и судорожны, он то и дело ронял
предметы, от некоторых кушаний отказывался наотрез, да и те, которые
соглашался опробовать, пережевывал с видимым страхом, ожидая самого
худшего. Говорить не мог, от испуга подрастеряв слова. И он не сводил
перепуганных глаз с дамы Виты, в его голове мелькали какие-то обрывочные
воспоминания, в которых эта дама играла не последнюю роль. И отнюдь не
благородной повитухи, блюдущей каждую буквицу Кодекса. Эйб все еще не
пытался говорить, потому что вместо слов из горла вылетал противный писк.
Он просто тянул кого-нибудь за рукав и указывал на то, что хотел бы получить.
Трапеза длилась достаточно долго – обе стороны пытались переиграть