Зверь в Ниене

Генрих Пипер сидел на обитом медными гвоздиками стуле с подкладкой из конского волоса под седалищем. Стул с кожаной обивкой принёс из его кабинета Фредрик и поставил напротив стола юстиц-бургомистра. Писаря отослали и велели закрыть дверь, но бургомистры всё же говорили негромко, чтобы Фредрик не подслушал.

На столе горела свеча. Сквозь щели в раме задувало. Пламя дрожало и посверкивало искрами в губернаторских хрустальных бокалах с отменным розовым рейнским вином, придавая собранию городской верхушки подобие жизни.

— Я веду расследование, герр Пипер, — спокойно и серьёзно ответил юстиц-бургомистр. — Мы тщательно собираем свидетельства, делаем на их основе предположения, проверяем их посредством сбора показаний. Занимаемся только мы с герром Хайнцем. Это должен делать фогт, но он бесполезен. От ленсмана тоже никаких новостей. Такое впечатление, будто нам одним это нужно. А ведь скоро приедет генерал-губернатор! Поэтому никто, кроме нас.

— Вы пристрастны.

Генрих Пипер вытащил из кармана камзола кисет, зачерпнул трубкой табак, приткнул большим пальцем. Вытянул трубку и затянул устье. Нагнулся во тьму, закряхтел, раскрыл под ногами жаровенку, нашарил горячий уголёк, достал, подул. Положил на табак, затянулся, пока не занялось, скинул уголь с чашечки в жаровню, закрыл крышку и поставил на неё ноги.

— Как продвигается расследование? — бургомистр Ниена крепко затянулся и с удовольствием окутался ароматным дымом. Он курил лучший английский табак из колоний Нового Света, который в эту зиму можно было купить у пронырливого купца Малисона.

Огонёк подсвечивал лицо Грюббе слева и чуть снизу, отчего оно казалось неоправданно суровым, тогда как юстиц-бургомистр пребывал в хорошем расположении духа.

— По всем правилам, чтобы на процессе можно было доказать виновность, как бы ни выкручивался подсудимый. Всё записываем. Это долго, но если надёжно сплести сеть, преступник из неё не вырвется.

Карл-Фридер Грюббе отпил вина и поставил бокал обратно, проверив, чтобы тот надёжно угнездился. Он всё проверял. Это вызывало неосознанное доверие к человеку, всеми своими поступками доказывающему, что несовершенный результат его работы не имеет права на существование.

— В Нюрнберге дознавателей учат устанавливать «крест преступления», обязательный для каждого убийства, — поделился он. — Части этого креста есть жертва, место, время преступления и орудие, которым оно было совершено, пусть даже это зубы или голые руки. Четыре элемента составляют крест. Их взаимодействие преосуществляет жизнь в смерть, а также оставляет следы воздействия каждого из элементов на три остальных. Это непременное условие. Даже если убийца знает о нём или догадывается, избежать их не получится. Он может попробовать замести следы, но внимательный дознаватель обнаружит, в свою очередь, следы заметания, которые могут рассказать ещё больше о преступнике. Когда мы устанавливаем весь «крест преступления», в середине обнаруживается преступник.

— Сам собой? — удивился бургомистр Пипер.

— Да, — с достоинством кивнул Грюббе. — Когда вы точно установите все члены креста, тогда и явится вам преступник. Важно обнаружить их полностью и отличить истинные от ложных. Место преступления открывает дознавателю следы рук, ног, лап или копыт. Часто на месте убийства бывают волки или собаки. Возникают отличные от прочих отпечатки колёс, подков или полозьев. Иногда остаются надписи на стенах, сделанные кровью или экскрементами. Обычно, это экскременты писателя, но бывает, что и его жертвы. Их тоже надо различить правильно.

— Как же вы их различаете?

— На вкус, — было не понять, всерьёз ли говорит юстиц-бургомистр, но Генрих Пипер ему поверил.

Карл-Фридер Грюббе мог.

— И всё же, — задумчиво сказал Генрих Пипер. — И всё же… Нельзя ли было с Уве побережнее?

— Сейчас зима, — каменное сердце бургомистра юстиции не ведало жалости. — С делами магистрата справился бы и один Хайнц. А ведь у нас есть ещё Фредрик.

— То есть вы намерены потратить весь запас писарей, всех трёх?

— Двух, если понадобится, — хладнокровно ответствовал Грюббе. — Я в них не уверен, они — городские. Но Клаус — мой, — это он выделил особенно.

Бургомистр Ниена глубоко затянулся. В трубке заалел табак. Кивнул и долго молчал.

— Уве поправится, — заверил юстиц-бургомистр. — Он прямо сейчас может переписывать бумаги и прибирать в ратуше, только стал немного молчалив. Однако ему следует отлежаться. Пусть его утешает преподобный Фаттабур.

— А теперь вы подозреваете?

— После того, как он полез в петлю, не у одного меня возникла уверенность, что Уве боится наказания. У него за душой наверняка что-то есть. Какая-то вторая жизнь, раскрывать которую категорически неприемлемо. Не сказать, что он особенно находчив в умении избежать этого.

— Вы поверили мальчишке-финну и усомнились в нашем Уве, — укорил его бургомистр Ниена.