Зверь в Ниене

— Должно быть, за дело, — Малисон не питал к убогому тёплых чувств, хотя и не предполагал за ним великих грехов по ничтожному состоянию Глумного. — Выпросил, верно, у кого-то из людей почтенных. Перегнул по дури палку. Сейчас узнаем.

Он заторопился к саням, потому что из избы вышел старший письмоводитель.

Голосящего Тойво закинули в сани лицом вниз. Он задрыгался, но один солдат сел на ноги, другой — на плечи. Ещё двое придерживали с боков. Тойво бился как одержимый. Казалось, силы не иссякают в нём. Возчик тронул коня.

Малисон проводил глазами своего солдата, который бежал сбоку от саней.

— Вечером нам всё расскажет, — бросил Малисон брату и ринулся наперерез выходящему со двора Хайнцу.

— Что тут случилось? Что натворил?

Клаус Хайнц воткнул в снег трость и внимательно посмотрел на купца снизу-вверх, изучающее, по-птичьи.

— Погоди, — он стрельнул глазами на удаляющиеся сани и мушкетёров. — Ты держись за что-нибудь.

— Не томи, деспот.

— За забор ухватись. Скажу — упадёшь.

— С меня угощение в кроге, — пообещал купец, желающий узнать новости первым. — А ты, Фадей, открывай лавку и жди.

Даже в Судный день было не поздно начать торговать.

* * *

Когда Малисон возвратился из «Медного эре», в лавке было не протолкнуться от скопившегося народа. Из приоткрытой двери валил табачный дым, будто заведение Малисона подпалили.

Больше за новостями ходить было некуда. Лавка Валттери Саволайнена была заперта, а сам купец сидел в ратуше и давал показания.

Егор Васильев сын Малисон вошёл в свой магазин, оттолкнув жавшегося на сквозняке Пима де Вриеса. Бюргеры расступались перед ним. Он прошёл за прилавок. Стоял на своём месте, переводя дух. Сильно пахло дрянным голландским табаком. Малисон снял рукавицы, сложил, бросил на прилавок. Купцы понемногу затихли, уставились на него с жаждой достоверных сплетен в пытливых взорах.

Малисон насладился общественным вниманием и объявил во всеуслышание:

— Тойво Саволайнен — Зверь!

Не то, чтобы бюргеры сильно удивились, но стали переваривать новость. Было слышно, как на затяжках трещит табак.

— Моя жена-покойница, Сату, Ханне, Пер, царство им Небесное, Яакко, Ута, Грит, отец Паисий — все эти жертвы его рук дело, — передал купец слова Клауса Хайнца и прибавил от себя: — Мы знаем, что убогий Тойво был, по слабости своей, одержим мелкими бесами. Однако в него вселился сам Сатана и подвиг на зверское пролитие крови. Ленсман Штумпф и юстиц-бургомистр Грюббе отыскали надёжные доказательства бесчинств Глумного Тойво и теперь займутся выяснением подробностей. Когда приедет генерал-губернатор и судья, мы узнаем историю гнусных злодеяний Тойво Саволайнена и сподобимся своими глазами увидеть подобающее возмездие.

И все немедленно обратили взоры за спину купца — на его брата, бродягу и мародёра, который был схвачен с кровавыми деньгами, но исследован дознанием и осуждён мирским судом, а потому сделался сейчас в глазах общины окончательно отмыт от падшей на него скверны.

И тогда из-за спин донёсся голос Пима де Вриеса:

— Ты сам как находишь, герр Малисон, виновен Тойво, если был одержим, или нет, а грех — на Сатане, что внутри него?

Бюргеры негромко загудели, потом снова обратили внимание на главного пострадавшего, как на судью, имеющего высшее право устанавливать вину.

— Чтоб тебя волки съели и на кости твои нагадили, Пим де Вриес, — ответил купец на козлячий вопрос.

СЫН

— Фредрик, приведи допрашиваемого к присяге, — велел юстиц-бургомистр.

Собрались в большом зале ратуши по одну сторону стола для заседаний, чтобы своими ушами заслушать показания купца Валттери Саволайнена.

Допущены в зал были только самые достойные: бургомистр Ниена, юстиц-бургомистр, проводящий допрос, старший письмоводитель — для перевода с финского, на котором Саволайнен мог дать исчерпывающие ответы, ленсман, чья заслуга была неоспоримой, пастор, могущий пролить свет на тёмные места и задать наводящие вопросы относительно семейной жизни подозреваемого, писарь — для записи показаний и мелких дел.

Ратманов не пригласили, чтобы не разносили в народ сведения, могущие повредить следствию.

Королевский фогт засиделся вчера на крестинах и крепко занедужил, чтобы отвлекаться на такое ничтожное дело как допрос главного свидетеля и отца подозреваемого в восьми убийствах.

Фредрик запер на засов входные двери, и почтенное собрание перешло к самому интересному — выяснению, как слабоумный Тойво дошёл до жизни такой.

— Герр Саволайнен, после того, как вы поклянётесь на Четырёх Евангелиях, нарушение этой торжественной присяги приведёт к тому, что от вас отвернётся Святая Троица на Небе, и после Страшного Суда вы будете ввергнуты в геенну огненную на веки вечные, — объяснил набожный писарь.

Пастор Фаттабур достал платок и вытер со лба хладный пот. Не выражая гласного протеста, но как бы намекая для очищения совести: «Какой дурень!»

Клятва была принесена. Фредрик вернулся на своё место и взялся за перо. Бургомистр юстиции задал первый вопрос, а Клаус Хайнц начал переводить в точности, как рассказывал Саволайнен: