Зов ворона

Прежде чем Ланахан успел подойти к ним, Мунго обхватил руками грудь Фэйрчайлда и стащил его с настила. Держа лейтенанта, как непослушного ребенка, Мунго понес его через палубу к борту корабля.

‘Положи его вниз! - Крикнул за его спиной Ланахан. - Отпусти его, или я проткну вас обоих насквозь!’

‘Ты хотел промахнуться, - прошипел Фэйрчайлд ему на ухо. - ‘Ты не можешь этого сделать.’

‘Ты даже не представляешь, что я могу сделать.’

Одним движением Мунго перекинул Фэйрчайлда через планшир и выбросил за борт.

Фэйрчайлд провалился в воздухе и приземлился в воду с фонтаном брызг. Мунго задумался, Может ли он вообще плавать, не говоря уже о том, что у него сильно порезана рука.

У него не было времени выяснить это. Он почувствовал движение позади себя и обернулся, чтобы увидеть Ланахана, мчащегося к нему. Губы помощника были растянуты в ярости, глаза дикие, а саблю он поднял для удара.

‘Я знал, что ты предатель! - взревел он. - Теперь у нас есть доказательства!’

Мунго был безоружен. Даже если бы у него были средства защитить себя, он не успел бы среагировать. Последнее, что он увидел, была сабля, болтающаяся у его шеи. Затем мир погрузился во тьму.

***

Ребенок Камиллы родился третьего мая. Камилла рожала более двадцати мучительных часов, схватки нарастали, как грозовая туча, пока не закрыли весь мир. Но толчок, когда он наконец пришел, был милосердно быстрым. Акушерка-мулатка, которую Честер привез из Нового Орлеана, - раздвинула ноги Камиллы и пальцами попыталась расширить отверстие, призывая ее спуститься вниз. Один толчок - и показалась голова ребенка; два раза - и она увенчалась короной; третий раз - и ребенок вывалился в потоке окрашенной кровью жидкости с криком, пронзившим ночь. Повитуха перерезала пуповину, вымыла ребенка и положила его на вздымающуюся грудь Камиллы.

‘Это мальчик, - сказала она. - Первенец - это знак благословения.’

Несмотря на усталость, Камилла почувствовала, как ее охватывает облегчение. Желание Честера иметь сына стало настолько сильным, что последние недели своей беременности она провела в состоянии то ли молитвы, то ли страха. Она взяла ребенка на руки и поцеловала его маленькую мокрую головку. Она протянула ему свой набухший сосок. Она ласкала его нежную кожу, пока он втягивал ее в себя, шепча его имя.

‘Исаак . . . Исаак . . . Исаак.’

Трудно было поверить, что он может быть многообещающим ребенком. Но Камилле так хотелось верить, что это правда. Он был бастардом Честера, она не могла этого отрицать, но он также был и ее сыном.

‘Моя кровь течет в твоих жилах, - прошептала она ребенку. - ‘Я не позволю тебе забыть об этом.’

- Отдохни, - сказала ей повитуха. - Позови, если понадоблюсь.’

Камилла закрыла глаза и уснула. Вскоре пришли сны. Она увидела костер, языки пламени, которые посылали искры в небо. Она чувствовала жар на своей коже, согревающий ее живот и придающий смелости ее сердцу. Костер был ее другом, как и души, собравшиеся вокруг него.

Чья-то рука потянула ее за руку. Это был мальчик лет шести. Его кожа была бледнее, чем у нее, но гордый нос, скулы и большие глаза цвета грецкого ореха напоминали лицо, которое она видела в зеркале.

За костром было еще одно существо. Напротив нее стоял мужчина и смотрел ей прямо в глаза. Ее сердце забилось быстрее, когда она увидела его. Мунго Сент-Джон. Его глаза блестели, рыжеватые кудри обрамляли поразительное серьезное лицо. Он повернулся, выражение его лица было мягким, но непостижимым.

Песня ее сна началась с низкого гула, который собирал голоса, пока звук не перешел в слова. Она закрыла глаза и присоединилась к хору, увлекаемая моментом. Эти слова освободили ее от оков, распустили цепи. Она прислушивалась к голосу Мунго, гадая, помнит ли он, как петь, но он не открывал рта. Он казался озадаченным. Она ничего не понимала. Он всегда был так уверен в себе, так уверен в своем месте в этом мире. Что же произошло в его отсутствие? Какую ношу он привез с собой по возвращении?

Теперь что-то изменилось. Между ними была дистанция, жизнь, которую он пережил, но она никогда не могла понять. Она проследила за его взглядом сквозь пляску пламени к сморщенному лицу, сидящему во главе группы. Песня оборвалась, и Мафусаил заговорил, призывая их вперед, как когда-то, когда они были детьми. Она шла первой, держа сына за руку. Ее дед был уже стар, его некогда блестящая кожа сморщилась, а волосы поседели. Он положил костлявую руку на блестящую голову мальчика и назвал его по имени – Исаак. Он произнес над ним пророчество.

- Свет и тьма вплетены в твою кровь, противостоящие судьбы, которые столкнутся в твоей юности. Они потребуют жертву и увидят жертву. Другого пути нет.’

- Да, прадедушка, - сказал мальчик, изо всех сил сжимая руку Камиллы.

Камилла вздрогнула и проснулась. Маленький Исаак все еще прижимался носом к ее соску, но уже спал. Она посмотрела в окно, ища в ночных тенях объяснение своему видению. Она начала шептать молитву Господню. Она повторила последнюю просьбу трижды - один раз для себя, другой - для ребенка на руках и третий - для Мунго Сент-Джона.