Зов предков

Следом за вождем ехало еще с десяток воинов, но уже не в таких богатых доспехах. Рядовые вояки были кто в коротких кольчугах, кто в кожаных нагрудниках с нашитыми поверх металлическими пластинами, головы покрывали остроконечные лисьи шапки.

Въехав на середину лагеря, отряд остановился. Его обступили простые монголы, с благоговением взирая на повелителя. Джау Кан тоже подошел к Шинь Си Ди и низко поклонившись, молвил:

— Легок ли был твой путь, мой хан?

— Благодарствую, — кивнул вождь, не спешиваясь и говоря громко, чтобы слышали все. — Путь был легок, и наши клинки вдоволь напились крови нечестивцев! Мы уничтожили много белокожих, посмевших охотиться в наших краях!

Шинь Си Ди сделал знак рукой, и за его спиной спешились двое воинов. Сняв окровавленный мешок со спины вьючной кобылы, они поспешили в центр, и уже там высыпали его содержимое. На грязный затоптанный снег, словно яблоки из котомки торговца, посыпались отрубленные головы простых русских — добытчиков пушнины. Увидев это зрелище, народ возликовал.

— Впредь будут знать, как охотиться в этих местах, — гордо заявил владыка Айеши. — С их безголовых тел мы содрали кожу и распнули на соснах в назидание остальным белым собакам, что рискнут прийти сюда. Пусть это будет им знаком, пусть они решат, что это совершили демоны леса… и ведь они будут не столь не правы в своих предположениях. — И Шинь Си Ди громко рассмеялся.

В такт вождю захохотал и народ, а Владимир, тихо выругавшись матом, отвел взгляд от кровавой добычи и с ненавистью взглянул на хана племени Айеши. Впрочем, это не ускользнуло от зорких глаз Шинь Си Ди, и, усмехнувшись, монгол произнес:

— Вижу, ты снял с нашего любимого раба его наказание…

— Он был мне нужен, — заговорил Джау Кан, но вождь поднял руку, и старый монгол умолк.

— Урус, — надменно, как повелитель своему рабу, бросил Шинь Си Ди. — Я устал с дороги, принеси мне напиться, да поживей!

Сейчас больше всего на свете Волкову бы хотелось плюнуть в рожу этому гордому отпрыску змей, а затем голыми руками сжать его шею и давить, давить так до тех пор, пока последний вздох не покинет его тело, но вместо этого Владимир лишь поклонился и смиренно побрел исполнять просьбу. Набрав воды из талого снега в деревянную чашу, молодой дворянин поднес ее Шинь Си Ди. Монгол принял чашу и, отпив, бросил ту в снег.

— Я погляжу, он стал совсем ручным, — усмехнулся вождь. — И как тебе только удается с ним ладить, Джау Кан?

— Не всего можно добиться силой и страхом, мой хан, — ответил старый монгол.

— Возможно, — кивнул Шинь Си Ди. — Но в большинстве случаев действовать стоит только так, ибо как сказано в книге наших отцов…

Владимиру было совсем не интересно, что написано в древней книге наг, и поэтому он не стал слушать философские споры Джау Кана и его хана, а подняв чашу, уже собирался идти, как вдруг краем уха услышал:

— …но впрочем, это сейчас не важно, мой верный Джау Кан. Ибо ты только посмотри, кого мы повстречали на своем пути, сам просвещенный Тенгри почтил нас своим присутствием. Иди же сюда, о говорящий с духами.

Из прибывшего с Шинь Си Ди отряда вышел какой-то оборванец в лохмотьях, в странном головном уборе, с привязанными к нему перьями различных птиц от орла до ворона, и с дорожным посохом в руке.

«Тоже мне просвещенный», — мелькнула насмешка в голове Волкова, но тут же от нее пришлось отказаться, когда Владимир увидел загорелое и обветренное лицо говорящего с духами. Эти пронзительно черные глаза, этот проникновенный взгляд, нет, этого человека нельзя было забыть! Перед молодым дворянином стоял старик татарин — шаман из острога, которому он когда-то спас жизнь и чьим советом когда-то побрезговал.

«Но что он здесь делает?» — подумал Владимир и понял, что шаман смотрит именно на него, от чего, как и в прошлый раз, мороз пробежал по коже.

Глава 3. Спасительные объятья Морфея

Этой ночью Владимиру спалось крайне плохо. Он долго ворочался, терзаемый сомнительными мыслями, закрывал и открывал глаза и даже ненадолго погружался в дремоту, но объятья Морфея никак не приходили. Еле-еле он дождался утра, когда его, наконец, выпустили из невольничьей юрты, даровав недолгую свободу от рабских дел.