Читаем Зигфрид полностью

Птица вспорхнула и исчезла.

Зигфрид остался опять один на один со своей судьбой, заключенной в железном молоте, кующем волшебный меч. Но чей-то до боли знакомый голос все чаще по ночам тревожил его слух. Голос этот тихо-тихо напевал:

Молви из дали,Мир неземной,Милы мне сталиВстречи с тобой.         В час, когда зори вечерние тонут         И беззаботные гаснут цвета,         Лоб затененный мерцаньями тронут,         Словно сплетает венок темнота.В бездне вселеннойИскры светил,Трепет священныйТы ощутил.         В час, когда лунные слезы         Скорбь пробуждают в ночной тишине,         Всюду покой, и загробные тени         На золотом проплывают челне.Светлое пеньеСловно волна —Взлет и паденье,Высь, глубина.         В час, когда полночи страх всемогущий         Тихо крадется сквозь темень лесов,         В чащах кусты и древесные кущи         Шепчут задумчиво, тихо, без слов:Поздней пороюВ дебрях, в тениНежной игроюРейте, огни.         Все — в единенье, в собратстве, все рады         Руку подать, в утешение мне,         В черном пространстве мерцают лампады,         Все вековечно в родной глубине.Молви из далиМир неземной,Милы мне сталиВстречи с тобой.

Огромная золотая змея со звездным венком на голове смотрела на него из небытия материнским взглядом.

И снова всходило солнце. Как и предсказала птица, Зигфрид вырос, окреп, возмужал. И в один из дней он закончил свою работу, выковал меч Грам. Размахнувшись раз и другой, он рассек мечом наковальню кузнеца Регина. Потом внимательно огляделся кругом и спросил у колдуна:

— Что же теперь?

С трясущимися руками кузнец-колдун подошел к Зигфриду, обнял его и зашептал:

— Ты должен этим мечом убить дракона, моего брата — дракона Фафнира. Ты убьешь дракона, ты завладеешь богатством, сокровищем богов и карликов! На нем проклятье, ты избавишь это золото от проклятья, ибо ты другого рода…

— Но мне не нужно золото! — сказал Зигфрид.

Регин, странно нахмурившись, ответил:

— Ты должен убить дракона. Иначе… я убью тебя.

Спорить было больше не о чем. И Зигфрид отправился в путь.

<p>ЗИГФРИД И ПАСТУШКА</p>

Много прекрасных и опасных приключений поджидало Зигфрида на этом пути, прежде чем достиг он мрачной пещеры, в которой обитал дракон Фафнир.

Проходя через леса, Зигфрид наслаждался пением и сказками птиц, а также играми, танцами и беседами с прекрасными лесными феями, нимфами и пастушками.

Когда он танцевал с ними, их колокольчики, украшения и браслеты издавали очень приятные мелодичные звуки. Зигфрид казался юным троллем с зеленоватым сапфиром в глазах. В танцах Зигфрида с пастушками ярче выступала необыкновенная красота девушек. Движения их ног, то, как клали они руки друг на друга, движения бровей, их улыбки, волнующие груди, одежды, серьги, щеки, волосы, украшения — все это, в их танце и пении сливаясь вместе, казалось подобным тучам, грому, снегу и молнии. Зигфрид казался скоплением туч, а их песни были подобны грому. Красота пастушек напоминала молнии в небе, а капли пота, заметные на их лицах, казались падающим снегом. Так пастушки и Зигфрид целиком отдавались танцу.

Щеки девушек, лесных красавиц, слегка покраснели — так велико было их желание наслаждаться Зигфридом еще и еще. Чтобы удовлетворить их, Зигфрид хлопал в ладоши в ритм их пению. И весь лес, весь северный край, казалось, был заполнен пением Зигфрида:

Хотел бы для тебя яНарвать цветов в саду,Но скрыла тьма ночнаяЦветы, как на беду.Я в клевер опустилсяИ слез сдержать не мог,И тихо распустилсяВ саду один цветок.Но лишь за ним нагнулсяВ зеленый клевер я,Как вдруг цветок качнулся:Ты не губи меня.Не рви меня до срока,Ведь песнь твоя добра.Не вынуждай жестокоПогибнуть до утра.Так он сказал с тоскою,Так был он одинок.И потому его яСорвать никак не мог.Тяну к тебе я руки,До боли одинок.Ах, нет любви без муки,И так судил ей Бог!

Пастушки хотели угодить Зигфриду, и поэтому, когда он пел, они отвечали ему, воодушевляя восклицаниями:

Перейти на страницу:

Все книги серии Мифы

Львиный мед. Повесть о Самсоне
Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".

Давид Гроссман

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза