Зигфрид

— Так дай мне поесть! — сказал Исаак и сел. Плащ повис у него на коленях. Иаков взял миску с едой, сел на корточки у ног отца и протянул ему миску. Но Исаак сначала склонился над ней, с обеих сторон положив руки на волосатые руки Иакова, и понюхал кушанье.

— Хорошо! — сказал он. — Хорошо приготовлено, сын мой! В кислых сливках, как я приказал, и с кардамоном, и с тимьяном, и с тмином. И он назвал еще несколько пущенных в дело приправ, которые различал его нюх. Затем он кивнул головой и принялся есть.

Он съел все, и длилось это долго.

— Есть ли у тебя и хлеб, Исав, сын мой? — спросил он, не переставая жевать.

— Разумеется, — отвечал Иаков. — Пшеничные лепешки и масло.

И, отломив кусок хлеба, он обмакивал его в масло и клал в рот отцу. Тот жевал и снова принимался за мясо, он поглаживал себе бороду и одобрительно кивал головой, а Иаков глядел вверх, в лицо ему, и рассматривал его лицо, покуда он ел. Оно было так нежно и так прозрачно, это лицо с маленькими впадинами щек, поросших жидкой седой бородой, и с большим, хрупким носом.

— Дай мне пить! — сказал он затем.

И тогда Иаков поспешно подал ему кувшин с вином и сам поднес его к губам одержимого послеобеденной жаждой отца, а тот положил руки на шкурки, привязанные к тыльным сторонам рук Иакова. Когда Иаков оказался так близко от отца, тот почуял запах нарда, исходивший от его волос, и запах полевых цветов, исходивший от его платья, оторвался от вина и сказал:

— Это поистине поразительно, как благоухают нарядные одежды моего сына! Точно так же, как поля и луга в молодом году, когда Господь благословит их цветами во множестве, чтобы усладить наши чувства.

И, чуть приподняв с краю двумя острыми пальцами одну из тряпочек, он сказал:

— Ты в самом деле Исав, больший мой сын?

Иаков засмеялся смехом отчаяния и ответил вопросом:

— Кто же еще?

— Тогда все хорошо, — сказал Исаак и надолго приложился к вину, отчего нежный его кадык поднимался и опускался под бородой. Затем он приказал полить ему воды на руки. Когда же Иаков сделал и это и вытер ему руки, отец сказал:

— Да свершится же!

И, могуче взбодренный едой и питьем, с раскрасневшимся лицом, он возложил руки на светившегося и дрожащего, чтобы благословить его изо всех сил, и так как душа его была сильно подкреплена трапезой, слова были его полны всей мощи и всего богатства земли. Он отдал ему тук ее и женскую ее нежность, и в придачу росу и влагу мужскую неба, отдал все плоды полей, деревьев и лоз, и непрестанное умножение стад, и по два настрига шерсти в году. Он поручил ему завет, возложил на него обетование, велел передать созданное будущим временам. Как поток лилась его речь и звенела. Главенство в борьбе светла и тьмы завещал он ему и победу над змеем пустыни, он нарек его прекрасной луной, а также источником перемен, обновленья и великого Смеха. Застывшим заклятием, которое уже бормотала Ревекка, он тоже воспользовался; древнее, ставшее уже тайной, оно по своему смыслу не совсем подходило к данному случаю, поскольку братьев налицо было только два, но все-таки Исаак торжественно произнес и его: пусть служат благословенному сыны его матери и пусть падут все его братья к умащенным его ногам. Затем он трижды выкликнул имя Бога, сказал: «О, да будет так!» — и выпустил Иакова из своих рук…

Допел старый Тассо песню, а легкие струны его чудной арфы долго еще вибрировали в воздухе огромной залы, как бы не находя себе опоры и назначения.

Глядевшая в окно красавица-королевна Кримхильда неожиданно громко вскрикнула:

— Братья, смотрите! К нам скачет какой-то всадник! Но как же он высок и красив! Нет, это, конечно, не человек, — это кто-нибудь из богов спустился на землю!

Сыновья короля Гьюки поспешили к окну и увидели Зигфрида, который в эту минуту подъехал к воротам замка.

— Может быть, он и не Ас, — покачал головой Гунтер, — но такого богатыря я вижу в первый раз в жизни.

— Да и конь у него под стать хозяину, — заметил Гутторн.

— У него богатая одежда и хорошее оружие. Видно, он знатного рода. Прими его получше, Гунтер, — сказала королева Ута, тоже выглянув в окно.

Тем временем, Зигфрид въехал в ворота и, спрыгнув с коня, подошел к дверям замка, где был встречен сыновьями Гьюки.

— Привет вам, Гьюкинги, — сказал он. — Я знаю, вы тоже ведете начало своего рода от птиц! И Зигфрид, сын Сигмунда из рода Вольсунгов, Вольных птиц, я еду из Гнитахейде, где я убил дракона Фафнира. Привет вам, братья!

— Такой герой всегда будет желанным гостем в нашем доме, — радушно отвечал Гунтер. — Входи, и пусть не скоро придет тот день, когда ты нас покинешь.

— Мы с братом больше всего уважаем храбрость, — сказал Хогни. — А Фафнира мог убить только храбрейший из смертных. Будь же нашим другом, сын Сигмунда, Вольная птица!

— Послушай, Зигфрид, — вдруг раздался голос Гутторна, который стоял за спиной у братьев, — ты говоришь, что убил дракона. Так где же его сокровища, о которых так много слышал? Или ты оставил их в Гнитахейде?

— Вот они, — простодушно ответил богатырь, показывая рукой на висевшие по обоим бокам Грани мешки.

Тусклые глаза Гутторна загорелись.