Жизнь взаймы

— Да ничего не случилось. Просто я устал, хотелось бы отдохнуть и хотя бы несколько дней ничего не слышать об этой проклятой дури, когда людей заставляют носиться на машинах с сумасшедшей скоростью. Ты же меня понимаешь!

— Как не понять, — ответил Хольман. — Но все же, что случилось?

— Да ничего не случилось, — ответил Клерфэ, теряя терпение. — Просто я суеверный, как и все мы. Мой контракт скоро заканчивается, а его еще не продлили. Не хочу накликать беду. Вот и все!

— Клерфэ, — спросил Хольман, — кто разбился?

Феррер. Это были паршивые гонки на побережье, собралась мелкота всякая.

— Насмерть?

— На этот раз — нет, но ему ампутировали ногу. А вот его сумасбродная женушка, эта самозваная баронесса, которая везде таскалась за ним, отказалась его видеть. Теперь сидит в казино и ревет. Ей не нужен калека. Слушай, хватит и дай выпить, а то мой последний коньяк исчез в глотке шофера снегоочистителя, у которого больше мозгов, чем у нас: его тачка не делает больше пяти километров в час.

* * *

Они сидели в холле за небольшим столиком у окна. Клерфэ посмотрел вокруг. — Это что, все больные?

— Нет, не все, есть и здоровые, они навещают больных.

— А, ну да! А те с бледными лицами, они больные?

Хольман рассмеялся. — Это здоровые, а бледные они, потому что только недавно оказались здесь. А вот те, загоревшие, это как раз больные, и они тут уже давно.

Официантка принесла стакан апельсинового сока для Хольмана и маленький графинчик водки для Клерфэ.

— Ты на долго? — спросил Хольман.

— На пару дней. Где мне тут можно остановиться?

— Лучше всего в отеле «Палас». Там отменный бар.

Клерфэ взглянул на апельсиновый сок. — А откуда ты знаешь про бар?

— Мы иногда заходим туда, если удается смыться.

— Что? Смыться?

— Да, иногда по ночам, когда хотим почувствовать себя здоровыми. Правда, это запрещено, но даже если на кого-то и накатит хандра, то это все-таки лучше безуспешной дискуссии с Господом о том, почему ты заболел. — Хольман достал из кармана пиджака фляжку и налил немного себе в стакан.

— Джин, — сказал он при этом. — Почти лекарство.

— Вам что, запрещают пить? — спросил Клерфэ.

— Полного запрета нет, но так проще.

Хольман снова засунул флягу в карман.

— Тут у нас в горах начинаешь вести себя по-детски.

У входа остановились сани, и Клерфэ увидел, что это были те же самые, с которыми он столкнулся на дороге. Мужчина в черной меховой шапке вылез из саней.

— Ты не знаешь, кто это? — спросил Клерфэ.

— Ты имеешь ввиду женщину?

— Да нет, мужчину.

— Это русский. Борис Волков.

— Из белых?

— Да, но в отличии от других он не бывший Великий князь и не бедный. Поговаривают, что его отцу удалось вовремя открыть счет в Лондоне, а совсем не вовремя — оказаться в Москве, где его и расстреляли. Жене и сыну удалось выбраться. Она, говорят, зашила в корсете изумруды величиной с добрый орех. Тогда, в семнадцатом году, еще носили корсеты.

Клерфэ рассмеялся. — Ну ты просто настоящее детективное агентство! Откуда ты все это узнал?

— Здесь очень быстро все узнают всё обо всех, — ответил Хольман с оттенком горечи в голосе. — Через две недели, когда закончится лыжный сезон, эта деревня превратится на все оставшееся время в самую настоящую дыру, где только и остается, что сплетничать.

В зал, напирая друг на друга у входа, вошло несколько одетых во все черное низкорослых людей. Они оживленно разговаривали о чем-то по-испански.

— Для такой деревни это уже международный уровень, отметил Клерфэ.

— А ты думал! Смерть еще не стала шовинисткой.

— В этом я уже не совсем уверен. — Клерфэ глянул на дверь. — А та дама, она с русским? — Хольман обернулся. — Нет.

Русский и его дама прошли в зал. — А эти двое что, тоже больные? — спросил Клерфэ.

— Да, но выглядят, здоровыми, скажи?!

— Вроде, да.

Так часто бывает. Какое-то время люди выглядят цветущими, а потом — куда все девается, и их уже не видно среди гуляющих.

Русский и его дама остановились у входной двери. Мужчина настойчиво сказать ей что-то. Она прислушивалась, но затем решительно тряхнула головой и быстро прошла вглубь зала. Мужчина посмотрел ее вслед, подождал пару секунд, а потом быстро вышел на улицу и сел в сани.

— Кажется, они повздорили, — произнес Клерфэ, не скрывая своего удовлетворения.

— Такое тут постоянно происходит. Каждый их нас через какое-то время становится немного сумасшедшим. Это как лагерный психоз. Все масштабы смещаются, мелочи становятся важными, а важное — второстепенным. Клерфэ внимательно посмотрел на Хольмана. — И с тобой это тоже происходит?

— И со мной — тоже. Нельзя постоянно смотреть в одну точку.

— А эти двое тоже здесь живут?

— Женщина — здесь, а мужчина где-то в другом месте, не в санатории.

Клерфэ поднялся из-за стола. — Я, пожалуй, уже поеду в гостиницу. Где мы тут можем вместе поужинать?

— Да здесь. У нас тут есть зал, куда пускают посетителей.

— Хорошо. Тогда во сколько?

— Давай в семь, а то мне уже в девять нужно быть в постели. Как в школьные годы.

— Как в армии, — парировал Клерфэ. — Или как перед гонкой. Ты, наверное, не забыл еще, как наш шеф загонял нас в Милане в гостиницу как кур в курятник?