Жизнь взаймы

Какое-то время Клерфэ молчал. — Ну и денёк! — произнес он вдруг. — Опять Геринг! Кто б мог подумать? Всего хорошего, сынок, всего хорошего на долгие годы. Ты стал для меня настоящим сюрпризом.

— А вот вы как раз — и нет. Вы же гонщик, правда?

— А с чего ты взял?

Губерт Геринг ткнул пальцем на уже почти стершийся и едва видный под грязью стартовый номер на капоте машины.

— Да ты еще и детектив! — Клерфэ сел в машину. — Тебя следовало бы засадить в каталажку, чтобы уберечь человечество от нового несчастья. Если ты станешь премьер-министром, будет уже поздно!

Он запустил мотор. — Вы забыли заплатить, — заявил Губерт. — С вас двадцать четыре франчика.

Клерфэ протянул ему деньги. — Франчики! — изумленно выговорил он. — Это слово меня успокаивает, Губерт. Страна, в которой так ласково называют деньги, никогда не скатится к диктатуре.

* * *

Спустя час машина застряла напрочь. Сверху сорвался нависавший снежный карниз и полностью завалил трассу. Клерфэ мог бы еще развернуться и поехать назад, но у него не было никакого настроения снова встретиться взглядом с рыбьими глазами Губерта Геринга. И вообще, поворачивать назад не входило в его привычки. Поэтому он остался терпеливо сидеть в своей машине, курил одну сигарету за другой, пил коньяк, прислушивался к шумной перебранке ворон и ждал помощи от Господа Бога.

Господь появился достаточно скоро в образе небольшого снегоочистителя с отвальным ножом впереди. Клерфэ поделился остатками своего коньяка с водителем. Потом тот пристроил свою машину впереди и начал сбрасывать снег на сторону. Все это выглядело, словно он разрезал огромное белое дерево, свалившееся на дорогу, и от него блестящим кругом летели опилки, в которых всеми цветами отражалась радуга, возникшая в косых лучах солнца. Метров через двести путь уже был свободен. Снегоочиститель уступил дорогу, и машина Клерфэ спокойно проскользнула мимо. Он увидел руку водителя, приветливо помахавшего ему вслед. Как и Губерт, тот тоже носил красный свитер и очки. Поэтому Клерфэ не стал говорить с ним ни о чем другом, кроме снега и выпивки; два Геринга в один и тот же день — это было бы чересчур.

Губерт смошенничал: перевал наверху не был закрыт. Машина теперь резво шла в гору, и неожиданно взгляду Клерфэ открылся вид на долину, освещенную мягким голубым светом наступавших сумерек, а там внизу были разбросаны, словно игрушечные, дома деревни с их белыми крышами, покосившейся колокольней кирхи, с парой катков и несколькими гостиницами, с первыми огоньками в окнах домов. На какое-то мгновение он остановил машину и кинуть взор на долину с её деревней, потом снова медленно двинулся по извилистой дороге вниз. Где-то там, внизу, в санатории обитал Хольман, его напарник, товарищ по гонкам, который год тому назад неожиданно заболел. Врачи установили туберкулез, а Хольман только посмеялся над этим диагнозом — этого просто не могло быть в век антибиотиков и чудодейственных плесеней. Ну, а если это все-таки случилось, то можно было получить горсть таблеток, несколько уколов и — порядок ты снова здоров. Но чудодейственные препараты были не такими славными, как их прославляли, и далеко не безобидными, как это клятвенно обещали. Это касалось в первую очередь людей, выросших в военное лихолетье и испытавших на себе постоянный голод. Однажды во время гонки Милле Милья[4], когда до Рима уже оставалось совсем недалеко, у Хольмана открылось кровотечение, и Клерфэ вынужден был ссадить его на пункте техобслуживания. Врач настойчиво предлагал отправить его на несколько месяцев в горы. Хольман поначалу рассвирепел, но потом смирился, а пара месяцев превратились уже почти в целой год.

Вдруг зачихал мотор. Клерфэ подумал, что это свечи, снова! Это всегда случается, если едешь и не думаешь о том, как ты едешь! На оставшемся участке уклона он пустил машину вниз накатом, пока не выехал на пологую дорогу и не остановился. Потом он открыл капот.

Причина, как обычно, была в забрызганных маслом свечах второго и четвертого цилиндров. Он вывинтил свечи, почистил их, снова поставил на место и завел двигатель. Все было в порядке, мотор работал нормально, и Клерфэ вдобавок несколько раз дернул ручку подсоса, чтобы из цилиндров ушло лишнее масло. Когда он выпрямился, то увидел перед собой сани в парной упряжке, подъезжавших с встречной стороны. Лошади испугались резкого шума мотора, вздыбились, развернули сани поперек дороги и толкнули их прямо на машину. Клерфэ быстро подскочил к лошадям, схватил левую под уздцы и повис на ней. Какое-то мгновение лошадь еще тащила его.

Сделав несколько рывков, животные остановились. Они дрожали, и над головами клубился пар от их дыхания. Испуганные и полные безумия глаза лошадей, казалось, принадлежали каким-то первобытным существам. Клерфэ осторожно отпустил сбрую. Лошади стояли, всхрапывая и позванивая колокольчиками. Он увидел, что это были не заурядные лошади, которых обычно запрягают в деревенские сани.