Приготовил посевы на агар-агаре, стекла с мазками. За окном только еще светало. Сел к микроскопу и, уловив зеркальцем неяркий луч, медленно двигая предметное стекло, стал наблюдать. Под большим увеличением проплывали скопления эритроцитов, причудливые очертания лимфоцитов, разорванные мышечные волокна. При новом движении из темноты выплыла группа окрашенных фуксином микробных тел со светлыми полюсами.
Смотрел, не отрываясь, так напряженно, что начали болеть глаза.
Разве это не сама чума выплыла из темноты?
Чума или нечто неотличимо сходное с нею.
С двух концов материка болезнь вечно угрожала России — из Маньчжурии и со стороны Каспийского моря. Отсюда она прорывалась то грозными эпидемиями, как в Ветлянке, то маленькими, но опасными вспышками.
Теперь шла подготовка к тому, чтобы выбить самую почву из-под чумных бурь.
То, что Заболотный доказал в Маньчжурии, подтверждалось в Прикаспии на другом виде животных.
Чума — болезнь не человека, — смело провозглашала русская наука, — болезнь крыс, сусликов и тарабаганов. Только тут, в мире грызунов, этом самом* многочисленном отряде млекопитающих, имеет она условия для вечного существования. Она лишь случайно попадает в человеческую среду. Эпидемии среди людей, как бы опасны они ни были, — это тупиковые линии, начало которых всегда уходит в землю, к подземным жилищам грызунов.
Здесь — коронные владения чумы. Здесь быть решающему бою, и только здесь может быть одержана действительная, а не мнимая, не временная победа.
Деминский шагал по лаборатории из угла в угол, по привычке согнув в локтях и держа осторожно на весу еще не продезинфицированные руки. На столе у окна, под объективом большого увеличения, лежали чумные микробы. Чума обнаружена в трупе суслика, павшего между хуторами Перевозчикова и Романенко — в опасном очаге, который дважды вызывал эпидемические вспышки. Значит, было найдено то, что предсказывали и предчувствовали многие ученые, но не видел еще никто, то, о чем десятилетия шли непрекращающи- еся споры, то, от чего зависело направление всего фронта противочумных мероприятий.
Микроскоп тянул к себе невидимыми нитями. Прошло совсем немного времени, а уже хотелось открыть термостат, посмотреть, как 'растут посевы на агар-агаре. Через несколько дней из этих посевов будут приготовлены разводки культур. Введенные подопытным животным, культуры скажут, чума это или нет, победа это истинная или только кажущаяся.
Глаз может обмануть, опыты на животных — не обманут. Через несколько дней!
Теперь наконец Деминский услышал, что кто-то стучит в дверь.
— Это вы, Елена Меркурьевна? Отчего в такую рань?
Посмотрел в окно и невольно улыбнулся: уже перевалило за полдень, солнце было высоко, невеселое, утонувшее в по- осеннему холодном небе.
— Завтракать? Сейчас, только переоденусь... Нет, отчего же странный голос? Ничего не случилось, голубушка Елена Меркурьевна... Что у меня могло случиться!
Позавтракал и снова ушел в лабораторию. Работал до ночи. Потом, убрав микроскоп и препараты, вышел на улицу. По облакам, ныряя и появляясь вновь, быстрой лодкой мчалась луна в серебристом кольце, предвещающем перемену погоды. Улица замерла, темнели ряды домов. Даже собаки не лаяли. Как будто весь мир, кроме Рахинки, в этот час вместе с луной мчался к неведомой цели.
Воздух был свежий, приятно холодил грудь.
Оставались считанные часы до момента, когда культуры на агар-агаре вырастут, позволят поставить эксперименты, которые дадут окончательный ответ на вопрос о природе и судьбах астраханской чумы.
Опыт шел своим чередом, независимо от его воли. Постарался заставить себя думать совсем о другом. Он был несправедлив к своим — теперь надо все изменить. Может быть, попросить отпуск и поехать вместе с женой и детьми в Петербург, в чумной форт? Нет, зачем же в чумной форт, просто отдохнуть, побродить по городу, послушать Чайковского, побывать на Стрелке...
К утру Деминский задремал. Проснувшись, почувствовал тяжелое недомогание. Подумал: «Это от волнений и бессонницы. Надо взять себя в руки, а то совсем выйдешь из строя». Тело было вялое, не хотелось ни есть, ни двигаться.
Около полудня ощутил резкое колотье в груди. Одновременно с физической болью мелькнула мысль: не заразился ли?
К вечеру Деминский уже не сомневался в том, что болен, и понимал, чем болен.
Красильникову не пустил в свою комнату. Через дверь сказал:
— Мне уж отсюда не уехать, Елена Меркурьевна. Не хочу и не имею права рисковать вами!
Утром 5 октября появилась красноватая мокрота. Преодолевая слабость, Деминский добрался до лаборатории. Приготовил препараты, посмотрел и в кровянистой пузырчатой пене увидел знакомую картину: легочная чума!