Жизнь побеждает

Из всего, что он подумал в эти секунды, когда отпали последние сомнения, первым и последним было: надо использовать оставшиеся часы, ничего не забыть и, главное, не допустить, чтобы опыт прошел бесследно. Было страшно, что может наступить затемнение сознания, — тогда последние часы он не будет принадлежать себе. А кроме Красильниковой, никого рядом нет, как будто он в пустыне. Написал телеграмму в Заветное — Клодницкому:

«Я заразился от сусликов легочной чумой. Приезжайте. Возьмите добытые культуры. Записи все в порядке, остальное расскажет лаборатория. Труп мой вскройте, как случай экспериментального заражения человека от сусликов. Прощайте. Деминский».

А что, если Клодницкий уехал из Заветного и телеграмма дойдет слишком поздно?

Мокроту отправил на хутор Романенко, где работал Бердников.

Подумал: «Как будто я ничего не забыл».

Окончив работу, стал писать жене. Написал, что заболел, ввел себе сыворотку, но плохо верит, что она спасет: «Сыворотка пока не очень помогает при легочной чуме, это тоже дело будущего, верится — не очень далекого». Написал, что горько и обидно сейчас уходить из жизни, но ведь не напрасная это гибель, ведь «мне посчастливилось увидать наконец чуму среди сусликов». Слова «мне посчастливилось» звучали странно, но он не вычеркнул их. Разве не было это самым большим и последним счастьем в его жизни?

«Только бы во-время приехал Клодницкий, чтобы сохранить культуры, довести дело до конца, увидеть то, что мне уж не придется увидеть!»

Написал, что самое тяжелое — это мысли о семье: «Все время думалось, что впереди еще много лет, я сумею поста

вить на- ноги ребят, сделать твою жизнь радостной. Выходит иначе».

Дописав письмо и тщательно, изнутри, закрыв дверь, лег в постель. Очнулся от легкого звука шагов: это Красильникова медленно ходила по комнате. Значит, она сумела каким-то образом открыть дверь и войти, вопреки его просьбам и прямому запрещению.

Увидев, что он открыл глаза, Елена Меркурьевна по- обычному медленно и спокойно сказала:

— Вы не гоните меня, Ипполит Александрович, все равно не уйду! И не волнуйтесь. Видите! — Она показала на рот, защищенный самодельной маской — марлей, сложенной в несколько слоев. — Телеграмму и письмо я отправила. Продезинфицировала, как вы говорили, и отправила.

Меньше чем через сутки после смерти Деминского посевы, приготовленные доктором Бердниковым из мокроты, которую прислал Ипполит Александрович, дали рост характерных чумных колоний. Вскрытие тела Деминского и последующие опыты с культурами подтвердили выводы, к которым пришел погибший исследователь: суслики — основные носители чумы в астраханских степях, как тарабаганы — в Маньчжурии.

Открытием Деминского начинается новый этап в борьбе русской науки с чумой. Болезнь стала видимой и в Прикас- пии, а это — второй, важнейший для нашей страны ее очаг. Ученые западных стран на международном чумном судилище в Маньчжурии отрицали справедливость идей Заболотного, высмеивали их. Теперь поражение реакционеров от науки стало явным¹. Было обнаружено, что носителями чумы в Калифорнии являются земляные белки, в Египте и Восточной Африке—мыши. Фронт борьбы с чумными эпидемиями был не только намечен, но и вскрыт на всем его протяжении.

Если открытие Заболотного было первой победой нашей противочумной науки, то подвиг Деминского — вторая ее победа. Отныне открывалась возможность победы над чумой. Реализовать эту возможность оказалось по силам только советской науке.

БОЙ НА УНИЧТОЖЕНИЕ

Возможность и действительность

Эта истерия делится на два периода: подготовки и осуществления— делится той же гранью октября 1917 года, как и все развитие нашего общества. В эстафете идеи от одного поколения ученых к другому, верящему в дело и готовому отдать ему все свои силы, теперь уже участвует не один человек, не группка героев, а общество, страна принимает идею, для того чтобы воплотить ее в жизнь.

Заболотный, Деминский, Лебедева шли против течения, а решить задачу мог лишь народ, в силах которого менять направление течения.

Надо было победить не только чумного микроба. Ведь биологическое — силы болезни — множилось на социальное.

Еще в XIX веке англичанин доктор Лее подсчитал, что в Манчестере средняя продолжительность жизни людей из состоятельных классов равняется тридцати восьми годам, а рабочего — семнадцати. В Ливерпуле это соотношение было: тридцать пять и пятнадцать.

Равное право каждого человека на жизнь не записано в конституции ни одной из западных стран. Казалось, оно подразумевается. Но это равное право на жизнь не существовало, не существует и не может существовать в обществе, построенном на социальном неравенстве.