Читаем Жизнь побеждает полностью

1 Штамм - термин, употребляемый в микробиологии для обозначения культур микробов одного вида, одного наименования, но отличающихся происхождением. Микробы различных штаммов часто отличаются своими свойствами и силой воздействия на организм.

метров от железной дороги, в походной палатке взглянет врач на эти убывающие драгоценные запасы, от которых зависит его жизнь и жизнь тысяч окружающих его людей, и обязательно вспомнит Петербург, балтийские волны в набегающих белых гребнях, форт, библиотеку, где на столе в строжайшем порядке лежат сотни журнальных оттисков. Книги... Пожалуй, по ним больше всего тоскуешь в пути.

Когда еще доведется увидеть все это? И доведется ли?

Впрочем, день возвращения наступает. В тумане угадываешь полукружия башен. Сперва они кажутся серыми, прозрачными, потом тяжелыми, почти черными: полоска дамбы, бойницы в глубоких амбразурах.

Единственный в мире форт, «снаряды» которого долетают до других материков и несут не смерть и.разрушение, а избавление от опасности.

Башни поднимаются все выше, вырастают из неспокойных волн залива. Какое замечательное чувство охватывает тебя, когда наконец открывается входная дверь и в первый раз после возвращения проходишь по чистым крашеным доскам коридора форта; когда, сдав со всей необходимой осторожностью препараты и чумные культуры — «добычу», как называет их Владислав Иванович, — помывшись, отдохнув, можешь до глубокой ночи сидеть у стола, листая покрытые мелким, убористым' шрифтом страницы «Русского врача», глян-цовито-белые листы «Архива» или же спорить с товарищами, понизив голос почти до шопота, чтобы не .мешать другим, и вдруг обнаружить, что все вовлечены в разговор, собрались за одним столом, сидят тесно, а говорят приглушенным голосом, пока кто-нибудь, оглянувшись по сторонам, не заметит:

— Что это мы, коллеги, точно заговорщики! Кому мы боимся помешать?..

— К ва^м как домой приезжаешь, — говорит Заболотный Туочиновичу-Выжникевичу, возвращаясь в форт. — Научный рай!

Владислав Иванович хмурится:

— Ну-с, до идеала еще весьма далеко. Вот, представьте себе, и на нынешний год ассигнования сокращены почти наполовину. Хоть приостанавливай начатые опыты, а вы сами знаете...

По форту ходит шутка, что если бы бог поручил Выжни- кевичу оборудовать рай, Владислав Иванович, истратив все средства на противочумный институт, сооруженный и mi между звездами на облаках, затем спросил бы разрешение уехать в ад, на эпидемию.

— Да, до идеала еще весьма далеко!..

Они сидят в маленькой комнате, обшитой листами брони. Отсюда начальник артиллерии форта должен был управлять огнем. Узкие прорези для оптических приборов заложены кирпичом. Стены увешаны фотографиями в простых рамках. Рядом) два снимка: юноша Мечников в студенческой фуражке и недавняя его фотография, присланная из Пастеровского института в Париже.

Несколько' секунд Даниил Кириллович молча разглядывает портреты Мечникова. Странное дело, столько лет отделяют одну фотографию от другой — уже первая, студенческая, пожелтела от времени, а вторая ведь прислана совсем недавно, — но кажется, что лицо не изменилось. Что-то основное, самое главное, в уголках глаз, складе губ, в общем пытливом и требовательном выражении лица осталось неизменным.

Неожиданно для самого себя Заболотный говорит:

— Вот не стареют такие люди. Видимо, общая судьба всех влюбленных в свое дело — не стареть, а’значит, и в старости умирать молодыми.

Заболотный сам смущается этих случайно вырвавшихся, слишком общих и слишком пышных слов.

— Что это вы, — удивляется Владислав Иванович, — к чему говорить о смерти! В нашем положении смерть — почти дезертирство, не так ли? Дело в самом начале, первая ступенька лестницы, а сколько этих ступенек, сейчас даже определить трудно.

Потом, резко меняя тему разговора, добавляет:

— Вог начали интересные эксперименты, но результаты неопределенные. Может быть, взглянем?

Они идут по лестнице, затем длинным коридором. Перед левой, заразной половиной надевают специальную резиновую обувь, особые костюмы.

В левой половине форта на полах нет дорожек и ковров, шаги отдаются резче. Двери сами собой плотно закрываются. Голые стены выкрашены белой масляной краской. В лаборатории, куда Владислав Иванович привел Заболотного, на металлическом, покрытом белой эмалью столе — стеклянная камера с двумя отверстиями. В первое отверстие введена изогнутая прозрачная трубка с утолщением посредине.’

В утолщении — вата. Трубка заканчивается резиновой грушей. Вторая трубка — выводная, имеет на конце маленькую маску. Из клетки в углу лаборатории экспериментатор осторожно берет морскую свинку.

— Ну, ну! Тише, маленькая!

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука