Жизнь побеждает

Теперь Пастер мог вспомнить спокойные, холодные слова доктора Ру: «Вы еще раскаетесь в своей торопливости».

Но он не хотел раскаиваться. Может быть, это были самые трудные, но и самые счастливые дни его жизни. Ведь он знал, что люди, которые каждый день приходили и приезжали со всех концов мира в лабораторию на улице Ульм, без его лечения были обречены на гибель.

Он не желал отступать. А люди, ненавидевшие науку, готовились к бою. Как в засушливых степях иногда по капиллярам из глубин земли поднимаются горько-соленые воды, пробираются в корни деревьев, губят поля — и вот уже на черном, мертвом пространстве виднеются только тускло-се- ребряные пятна солончаков, так и здесь из монастырских келий, из академических лабораторий, веками связанных с католической церковью, поднимались силы, которые в наше время пытаются захватить всю Западную Европу и всю Америку.

Профессор Петер был женат на сестре жены Пастера. Родственник Пастера и величайший враг его. Мог ли он простить природе, что она так несправедливо разделила между ними дарования, и мог ли упустить случай, чтобы не отомстить за эту «несправедливость»!

Враг! Но это известно далеко не всем. А для общества будет выглядеть куда убедительнее, если удар нанесет именно родственник.

Петер произносит свое обвинение. Он подтасовывает цифры, превращая белое в черное, — коллеги, товарищи по профессии, простят ему, печать тоже за него.

И, разумеется, он не одинок.

Из-за границы к Пастеру приезжают гости. Профессор Фриш из Австрии, известный и знаменитый представитель известной и знаменитой венской медицинской школы.

Профессор Фриш ходит по лаборатории, наблюдает, расспрашивает, внимательно слушает.

О, конечно, у господина Фриша одно желание — перенять методику и повторить опыты Пастера у себя на родине. Он заранее убежден в успехе, но лучше проверить еще раз, убедиться собственными глазами. Не так ли?

А вслед за Фришем появляются профессор Спичка из Америки, молчаливый португалец Абрео, де-Ренци и Аморозо из Италии.

И через некоторое время в научной печати начинают появляться весточки — статьи, написанные гостями Пастера. Венская, американская, португальская и итальянские медицинские школы присоединяются к врагам Пастера. Весьма солидные, ученые статьи, они оставляют только одно сомнение: что защищают эти люди — человечество от болезней или болезни от человечества?

Темный мир идет за Петером, он может считать себя победителем.

Впрочем, не рано ли?

Среди гостей Пастера есть еще один иностранец. Его даже трудно считать гостем. Он приходит в лабораторию раньше всех, так что служитель, чувствующий к нему особенную симпатию, называет его «мосье ле Матэн», что значит «господин Утро». Он мало расспрашивает, но зато каждое слово проверяет, и проверяет опытами. Он уходит из лаборатории последним’, а потом допоздна сидит в библиотеке. Выйдя из нее, он бродит по городу, по набережной Сены и возвращается каждый день лишь к ночи, так что привратник думает: «Этот молодой человек — гуляка, хотя он совсем не похож на гуляку».

У него мужественное, волевое лицо, а за стеклами очков светятся очень внимательные и строгие глаза.

Это Николай Гамалея. Одесское общество врачей, по рекомендации Ильи Ильича Мечникова, послало его в Париж, поручив ему изучение и дальнейшую разработку метода прививок против бешенства.

Этим он и занят в Париже. В голове его, правда, теснятся десятки собственных замыслов, но он пока отказывается от них. Раньше надо выполнить поручение родины: изучить и дать русским людям этот замечательный способ борьбы с опасной болезнью.

А довелось ему не только изучить, но и усовершенствовать новый метод.

Он не только перенесет его в Россию, но и отстоит для всего мира, вопреки Петеру, Фришу, де-Ренци, Абрео и Аморозо.

— Я утверждаю, что смерть, при столь странных симптомах после прививок Пастера — прямой результат прививок!— настойчиво повторяет Петер.

«Я утверждаю»!

Он стоит на кафедре, гордо откинув голову, прислушиваясь к своему голосу и любуясь собой, маленький подлый человечек, подобный пушкинскому Сальери, но выбравший ложь вместо яда.

В этот день Николай Гамалея долго не возвращался домой. Он бродил вдоль Сены, по набережной Букинистов, и полицейский, охранявший порядок на этом участке, следовал за ним по пятам.

Полицейский был взволнован: «Кажется, молчаливый гуляка решил покончить с собой. Пусть! Но почему именно в ночь моего дежурства и именно в моем районе?»

Он окликает прохожего и, когда тот оборачивается, прикладывает руку к форменной фуражке:

— Следует ли так долго смотреть на воду, мосье? От этого появляются дурные мысли.

Николай Гамалея вежливо отвечает:

— А вы не думаете, что могут появиться и хорошие мысли?

— О, разумеется!.. Значит, вы не собираетесь прыгать в воду? Я спрашиваю по долгу службы и потому, что каждый утопленник — служебная неприятность здесь, на земле, и грех, за который, как-никак, придется отвечать и там, на небе.