Жизнь побеждает

Маска выводной трубки надевается на голову животного, плотно охватывая шею.

Теперь начинается опыт. Сжимается резиновая груша. Воздух проходит по первой трубке в стеклянную камеру. На дне ее — жизнеспособная высушенная чумная культура. В камере возникает вихрь. Не видно, но можно представить себе, как поднимаются в воздух миллионы микробов. Они заполняют все свободное пространство. Путь через первую трубку отрезан для них ватой, зато микробы свободно овладевают второй, выводной трубкой. Жадно дышит морская свинка. Спадает и снова поднимается ее грудная клетка. С воздухом, который втягивает подопытное животное, поток микробов скользит по слизистым оболочкам рта в трахеи и легкие морской свинки.

Пробьются ли микробы через непрочную стенку слизистых оболочек в кровь подопытного животного?

На столе тетради с протоколами прежних опытов. Заболотный нагибается, внимательно просматривает записи.

Невидимый чумной вихрь отделен от исследователей несколькими миллиметрами стекла. А если неосторожным движением будет сломана хрупкая камера, или окажется, что трубки пригнаны недостаточно плотно, или свинке, которая вертит головой, стараясь скинуть неудобную маску, хоть на мгновенье удастся вырваться на волю?

Тогда микробы наполнят воздух комнаты, и эксперимент примет совсем иной характер.

Заболотный перелистывает страницы протоколов.

— Результаты чрезвычайно неопределенные, — говорит Владислав Иванович. — Вот смотрите: номер один — заражения не последовало, а номер четыре... Впрочем, возможно, тут имело место незамеченное повреждение слизистых оболочек.

Он говорит очень тихо, чтобы не мешать врачу, ведущему опыт. Заболотный, не отвечая, кивает головой.

Это один из большой серии опытов, которые позволят установить способы заражения чумой, восприимчивость к болезни самых различных животных — от морской свинки, сус-

uj

лика, тушканчика до северного оленя и верблюда, также обитающих в форту.

В коридоре разговор возобновляется.

— Беда в том, что нужна нам не одна, а десятки таких лабораторий, — говорит Заболотный: — в Сибири, в Астрахани. И экспедиции необходимо посылать не тогда, когда эпидемия уже началась, а сейчас — в годы затишья. Нет времени в запасе — это и Одесса подтвердила. Надо счет вести не на столетия, а на дни. Не знаю, как у вас, а у меня все время на душе это тягостное чувство ожидания.

Через санпропускник Владислав Иванович и Заболотный проходят в правую, жилую половину. Служитель ставит на стол стаканы с очень горячим и крепким чаем.

— Это кстати, — говорит Заболотный, грея руки о стакан: — сегодня холодновато.

•Петербургская зимняя непогодь проникает даже через крепостные стены, заполняет комнату.

На прощанье Заболотный крепко жмет руку Владиславу Ивановичу. Если бы не было таких товарищей, не позволяющих себе уставать, видящих цель и верящих в достижимость ее, если бы не было этого старомодного чудесного чумного форта, работать было бы еще в тысячу раз труднее.

На дворе сразу охватывает пронизывающий ветер.

В последнее время Заболотный особенно остро чувствует, как быстро идет время.

Петербург встречает его неприветливо. Расплывчатый, как бы отраженный в воде свет фонарей; громадный Исаакий, нависший над площадью; Медный всадник — ноги коня скрыты морозным туманом. Потом налетает порыв ветра, туман исчезает, в темноте огни фонарей рисуют геометрически правильный чертеж улиц.

Петербург! Нет города в М1ире, где бы так остро чувствовались сила стихии и могущество воли человека, выбирающего направление против ветра, против течения, против враждебных сил природы. Петербург — город, где хорошо начинать большие, трудные дела.

По дороге домой Заболотный заходит в Институт экспериментальной медицины, где находится его лаборатория. Микроскоп, лампа на низко опущенном шнуре, пачка непросмотренных журналов. Он садится на минутку, а поднимает голову и закрывает книгу уже глубокой ночью.

Так кончается год.

Судьба Владислава Выжникевгьча

А новый, 1904 год начинается у Заболотного трудно и тревожно.

4 января, после полудня, посыльный принес записку из форта. Всего несколько слов: «Просим немедленно приехать».

Может быть, закончили важный опыт, получили интересные результаты и хотят посоветоваться или просто поделиться радостью? К чему тогда слово «немедленно»? И почему записку подписал Шрайбер, а не Выжникевич? Ведь Владислав Иванович в форту — Заболотный знает точно.

День холодный. Залив замерз. Ветер срывает со льда снег и наметает вокруг форта сугробы. Каждую секунду новый отряд колючей снежной пыли несется к стенам, но, не достигнув их, рассеивается. На дамбе расставлены дополнительные посты.

Часовой знает Заболотного в лицо, однако на этот раз внимательно просматривает документы. Доктор Шрайбер встречает у входных дверей. Вдвоем поднимаются в библиотеку.

— Владислав Иванович заболел, — говорит Шрайбер. — Был в Петербурге, приёхал усталый, совсем выбившийся из сил, а ночью...

Не договорив, он протягивает Заболотному лист истории болезни. Температура очень высокая — почти сорок градусов.