Жизнь на льдине

Утром снова погрузили лебедку и все научное оборудование на нарты и отвезли к трещине.

Тяжело было тащить на себе нарты. После пурги снег еще не окреп, и мы проваливались до колен… Если произойдет серьезное сжатие и нам придется переводить лагерь на другую льдину, многого на себе не увезешь. Нынче мы вчетвером с трудом тащили одну лебедку; когда добрались до трещины, все были мокрые.

Петрович остался брать гидрологическую станцию на глубине тысяча метров, а мы втроем вернулись в лагерь.

Вчера я проколол руку ржавым напильником, и теперь у меня раздулась ладонь, не могу шевелить пальцами. По указанию Петровича Женя сделал мне согревающий компресс и важным тоном объявил:

— Ты освобождаешься от всех работ…

Днем получили официальное подтверждение из Центральной избирательной комиссии о том, что мы четверо избраны депутатами Верховного Совета СССР.

Сели писать телеграммы своим избирателям.

Петрович в полночь снова пошел работать к лебедке: ему нужно опустить груз на дно и сделать промер глубины.

Ярко светит луна. Она освещает наш лагерь, и временами мы даже забываем, что сейчас полярная ночь.

Температура — двадцать четыре градуса мороза.

Палатка по-прежнему занесена снегом. Сразу после пурги ее трудно очищать, потому что снег мелкий вроде ныли. Мы ждем, пока он станет немножко тверже; тогда и начнем делать раскопки.

16 декабря

Ширшов пришел в три часа ночи и разбудил нас, сказав:

— Я опустил груз на дно и приглашаю теперь выкручивать трос.

Мы все быстро встали, хотя Петрович протестовал против моего участия в работе. Как врач, он считает, что моей больной руке нужен покой. Мы долго с ним спорили, пока он не выдвинул самого важного довода:

— Время сейчас тревожное, нельзя оставлять лагерь без дежурного.

Я согласился дежурить по лагерю до возвращения братков. Дожидаясь их, вскипятил чай. Когда ребята вернулись в палатку, был уже готов горячий завтрак.

Петрович скоро снова ушел к лебедке, чтобы еще раз опустить батометры на глубину две тысячи пятьсот метров; тогда будет полностью закончена гидрологическая станция.

Теодорыч все время принимает поздравительные радиограммы на наше имя. Нас величают и рыцарями, и богатырями, и героями… Мы смеемся: какие из нас богатыри?! Мой рост — сто шестьдесят один сантиметр… Самый высокий у нас Кренкель. Все же мы распределили роли: Эрнста назвали Ильей Муромцем, Петю — Алешей Поповичем, Женя получил кличку Соловья Разбойника, а меня прозвали… Русланом и Людмилой…

Выполняя свои обязанности дежурного, я каждые полчаса обходил лагерь, осматривал льдину. Потом не выдержал: ушел к «хутору Ширшова» и помогал Петровичу выкручивать трос из океана.

Затем мы погрузили все гидрологическое хозяйство на парты, впряглись в них и направились к лагерю.

Обед у нас сегодня с коньяком. Пурга все время мешала нам отпраздновать день выборов в Верховный Совет СССР. Мы сделали это нынче. Потом мы с Женей сделали астрономическое определение. И Женя занялся подсчетом, а я принялся за чтение Анри Барбюса.

17 декабря

Воспользовавшись исключительно светлой лунной ночью, я нарубил запас корма для Веселого. В это время он вертелся вокруг как бесенок. Любит поесть наш пес!

Эрнст с Петровичем отвозили снег от жилой палатки. За последние дни нас так высоко засыпало, что трудно выбраться из палатки.

Принес из склада все ракеты. Берег близко, и мы насторожены, как зайцы. Каждую минуту ждем сжатия. Это не значит, что мы струсили или теряем самообладание. Нет! Но у нас все предусмотрено на случай аврала. Я вытащил из хозяйственного склада походную палатку и уложил ее на нарты, где собрано аварийное имущество. Мы дрейфуем в Северном Ледовитом океане, но никогда не сдрейфим!

Женя приводил в порядок свою кровать. Происходит интересное явление: наше теплое дыхание оседает на стенах палатки в виде инея; как только в палатке повышается температура, иней начинает таять и стекает по трубкам на верхние кровати, где спят Петрович и Женя… Ночью Женя несколько раз вставал: у него промок спальный мешок. Пришлось сделать у его койки резиновый занавес; теперь наше «дыхание» будет стекать мимо.

Ночью было достаточно светло, и я осматривал трещину с восточной стороны.

Настроение у нас хорошее, бодрое. Правда, чувствуется какая-то усталость и разбитость. Это, очевидно, следствие того, что мы за все время не имели ни одного настоящего дня отдыха, живем в тесноте и очень часто недосыпаем.

18 декабря

Эрнст во время ночного дежурства читает книги.

— Я слежу за состоянием лагеря по звукам, — говорит он.

Теодорыч действительно хорошо реагирует на каждый шорох. Услышав подозрительный звук, он быстро выходит из палатки, осматривает все кругом и, если в лагере благополучно, возвращается к прерванным занятиям… Так может вести себя лишь человек, который прекрасно знает Арктику, много лет прожил на Крайнем Севере.

Эрнст долго хлопотал у своего приемника. Снова заменил лампы, пересмотрел проводку.

Я работал на базах. Ветер такой холодный, что продувает даже сквозь меховые рубашки.