Жизнь и смерть генерала Корнилова

В шесть часов утра Верховный вышел, чтобы попрощаться с телом полковника Неженцева, привезенным ночью. Верховный и я прошли в рощу, где под молодой елкой на зеленой траве, покрытый полковым знаменем, лежал полковник Неженцев. Его длинное тело не все было покрыто знаменем, а только часть – с головы до колен. Ноги в мягких высоких сапогах, правый простреленный еще в боях под Кореновской, оставались снаружи. У тела стоял часовой корниловец. Верховный, крупными шагами подойдя к Неженцеву и небрежно откинув угол знамени, закрывавший лицо, взглянул на него и произнес:

– Царствие небесное тебе, без страха и упрека честный патриот, Митрофан Осипович!

Глаза Верховного в это время заблестели, впившись в лицо Неженцева. Лицо его было сперва бледное, а потом сразу приняло бронзовый цвет. После этой фразы Верховный,круто повернувшись, приказал часовому:

– Прикройте лицо! – и опять крупными шагами, опустив голову вниз и заложив обе руки назад, с суровым выражением лица, отправился в штаб.

В это время обстрел рощи участился. Снаряды беспрерывно рвались над ней. Линия их разрывов стала подходить к дому Верховного все ближе и ближе. Вот один из них, разорвавшись, убил трех казаков, чистивших пулемет у самого дома.

– Ваше Высокопревосходительство! Надо поторопиться с переводом штаба, так как большевики хорошо пристрелялись к роще. Вы видите их работу? – указал я Верховному на умиравших в конвульсиях казаков.

– А?! – произнес Верховный и вошел в дом.

Мне показалось, что он хотел отдать приказание о переводе штаба, но мгновенно забыл о нем. Войдя в свою комнату, опершись левым коленом на стул и схватившись руками за голову, Верховный застыл над картой. Потом глубоко вздохнул. Вздох его был такой сильный и продолжительный, что мне казалось, воздух всей вселенной для него недостаточен.

Зайдя в свою комнату, я застал в ней корнета Силяба Сердарова и генерала Деникина. Сердаров сидел и ел откуда-то добытый белый хлеб, половину которого он уступил мне. Разговаривали мы с ним полушепотом и старались не мешать генералу Деникину, который в это время лежал на кровати, положив под голову свою серую барашковую шапку. Он хмуро и сосредоточенно глядел в потолок и о чем-то думал.

– Ну что, Хан, обстрел ослабевает? – спросил он меня, не отрываясь от той точки потолка, куда он глядел.

– Куда там, Ваше Превосходительство! У меня предчувствие, что сейчас снаряд ударит в наш дом! – ответил я спокойно.

– Фу, типун вам на язык! – проговорил он, быстро вскочил с кровати и направился к выходу.

– Вот спасибо тебе, Хан, за услугу! Теперь я отдохну, а то вот четвертую ночь не сплю! – сказал Селяб Сердаров, удобно расположившись на оставленной генералом Деникиным кровати.

При виде торопливо уходившего генерала Деникина я вспомнил о его заботах о Верховном под Кореневской и Усть-Лабинской. Друг Верховного, помощник его, он не подумал войти в комнату и вытащить Верховного на двор, а лишь счел нужным уйти, оставив его одного в этой несчастной комнате, с его печальной думой! Это меня сильно тогда удивило.

Я вошел к Верховному. Он, приподняв голову, взглянул на меня и сказал:

– Хан, дорогой, дайте мне, пожалуйста, чаю! У меня что-то в горле сохнет.

Я пошел за чаем, который, кстати сказать, Верховный не пил еще в это утро. Обождав, пока Фока вскипятит чай, и взяв кружку с чаем, я пошел к Верховному. Он сидел за столом одетый в полушубок и папаху, собираясь, очевидно, после чая на позицию. На столе лежала какая-то бумага, на которой Верховный что-то писал. Как я узнал после, он писал резолюцию на донесении генерала Эрдели, который наконец откликнулся 31 марта. Между колен Верховного стояла его неизменная палка.

Держа в одной руке чай, а в другой кусок белого хлеба, я собирался было перешагнуть порог, как вдруг, раздался сильный шум и треск. Верховного швырнуло к печке, и он, очевидно, ударившись об нее, грохнулся на пол. На него обрушился потолок. Я пришел в себя перед дверью комнаты команды связи. Открыв глаза, я увидел бегущих и прыгающих через меня людей. Вспомнив только что происшедшее, я вскочил и бросился в комнату Верховного, которая была наполнена газом и черным едким дымом, смешанным с пылью, что не давало мне возможности различить лиц, находившихся там в это время, но все же я хорошо запомнил полковника Ратманова, Селяба Сердарова и одного поручика команды связи, которые помогали мне вытащить Верховного за ноги из-под обломков.

Вбежал в комнату генерал Романовский и, увидя меня, удивленно спросил:

– Вы живы, Хан? – Очевидно, ему успели доложить о моей смерти.