Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Мне снять план с местности? Батенька мой, я не инженер! Ротмистр Арон, ты умеешь снимать план с местности? Если же да, то, пожалуйста, помоги, – просил он здесь стоявшего ротмистра.

– Я не так силен, но давай попробую, – ответил Арон, достав бумагу и карандаш, но оказалось, что и Арон не умел чертить.

Очень жаль, что этот план Арона не опубликован в книге генерала Деникина как документ. Если бы читатель увидел этот чертеж, он ужаснулся бы!

Пошли выбирать место.

– Ладно, справа 66 шагов от этого дерева. Тут должен быть край могилы. Копай тут яму! – приказал неуверенно Арон, проводя на бумаге какие-то линии.

Душа болела видеть всю эту небрежность!

Наконец, по мнению Арона, план был готов и приступили к рытью могилы. Я подошел первый, взял лопату и, сбросив несколько первых лопат земли, передал ее Селяб Сердарову, а он Мистулову, который передал джигитам. Когда последний джигит взялся за рытье, я не вытерпел и ушел, чтобы глаза мои не видели и уши не слышали, как тело Верховного будет предано большевикам. О чае я забыл. У меня в голове сверлила одна лишь мысль: «Что это, предательство со стороны высших чинов армии или трусость? Неужели пала вера в начатое дело и в самих себя или это простое издевательство? Почему такое отношение к телу Верховного – любимого вождя армии? Почему не взял лопату первым сам высший руководитель армии, а потом “помощник” Верховного? Если здесь нельзя исполнить честно долг в отношении Верховного, то почему так торопятся с похоронами? Почему не везут тело дальше? Ведь старый чемодан генерала Алексеева не хотят бросать! Почему? Почему?» – терзался я, задавая себе вопросы.

Через некоторое время я зашел опять в штаб и увидел там ту же компанию мирно беседовавших генералов. Увидя меня, генерал Деникин опять подозвал к себе и спросил:

– Ну, что, Хан, передали мое приказание?

Ответив утвердительно, я просил его разрешить мне при первой возможности оставить армию. Генерал Деникин, не говоря ни слова, повернул свое лицо от меня в другую сторону. Я ушел. Придя в сарай, где помещались туркмены – конвой Верховного, – я вызвал на улицу джигитов и, когда они выстроились, обратился к ним со следующими словами:

– Джигиты, вам не суждено было слышать от Верховного спасибо за вашу честную и преданную службу общему делу и ему. Это скажу за него я, так как я его близкий человек и ваш начальник, за которым вы пошли. Тело бояра мы сегодня предадим земле и тем окажем ему нашу последнюю службу. Наша миссия окончена. В дальнейшем я служить в этой армии не намерен, так как у меня нет той веры в нового командующего, какая была в бояра. Вы дали мне слово идти туда, куда я пойду с вами. Теперь мы дошли до того пункта, где должны расстаться. Я решил при первой возможности оставить армию и пробраться в Азию. Кто еще верит в армию, пусть остается, а кто эту веру потерял, иди за мной. Я, как честный человек и ваш начальник, должен был предупредить вас о своем намерении оставить армию.

После того как я закончил, со всех сторон послышались голоса джигитов:

– Ай, правда, Хан Ага, теперь и нам нет смысла оставаться здесь… Жаль, что с телом бояра так поступают. Мы уверены, Ага, что завтра сюда придут большевики и, откопав его, бросят зверям на поругание… Нехорошо, нехорошо! Весь позор и несмываемое пятно этого деяния ляжет на совесть нового командующего!..

Итак, великое преступление совершилось. Могилу сровняли с землей, и «я стороной незаметно прошел мимо (?), чтобы бросить прощальный взгляд на могилу», – так написал о себе генерал Деникин («Борьба Корнилова», стр. 300). Только интересно задать вопрос: от кого так бережно скрывал себя генерал, когда шел на могилу вождя? От чинов армии? От присутствовавших в ней большевиков? Или же от своей совести? Если от армии, то он ошибался: о похоронах Верховного и где именно он будет похоронен, знали все, а если от большевиков, то почему он не вез тело дальше, а отдал приказ о похоронах здесь, и так небрежно, «кое-как»! Ведь хоронили прямо на глазах у большевиков, под градом большевицких снарядов! Если бы генерал Деникин в этот день, собрав армию, поставил перед ней гроб и сказал: «Лавр Георгиевич, ведите нас!» и скомандовал: «Армия, за гробом!», то поверьте, что гроб этот довел бы нас туда, куда не довел помощник и преемник Верховного!

В этот день я ушел в Первый Кубанский конный полк, в составе которого принимал участие в боях во время встречи с бронепоездом у Медведовской. Со мной в полк ушли и четыре туркмена. В конвое осталось только два, и то лишь потому, что не успели получить жалованья, нарочно задержанного полковником Григорьевым.

По прибытии армии в Дядьковскую станицу меня и Долинского вызвал генерал Романовский.

– Хан, вы поступили нечестно. Если вы решили уйти из конвоя, не спросив об этом своих начальников, то это полбеды, но зачем вы уводите туркмен из конвоя? Только принимая во внимание любовь к вам Лавра Георгиевича и вашу заслугу перед армией, я оставляю этот поступок без внимания! – сказал мне генерал Романовский.