Жизнь и смерть генерала Корнилова

30 марта Верховным было созвано совещание. Он хотел выслушать мнение старших чинов армии и высказать им свой взгляд на создавшуюся обстановку. Когда все старшие чины армии были налицо в комнате Верховного, то он начал им излагать обстоятельно положение дел на фронте. Указав на численное превосходство большевиков и их неисчислимые запасы бойцов, патронов и снарядов, Верховный остановился на нашей армии. Он говорил, что части добровольцев, благодаря четырехдневным беспрерывным боям, сильно потрепаны и перемешаны, численный состав частей сильно уменьшился. В некоторых полках, например партизанском, нет и 300 штыков, а в Корниловском и того меньше.

– К сожалению, я замечаю утечку в глубь тыла совершенно здоровых бойцов из рядов армии, не говоря о казаках, которые не хотят воевать и расходятся по станицам. Наша конница, посланная в тыл большевикам, ничего серьезного не сделала и, пожалуй, не сделает. Число раненых с каждой минутой увеличивается, а медицинского персонала и медикаментов у нас нет! – закончил Верховный.

Кстати сказать, 30 марта, перед самим совещанием, я передал Верховному записку от генерала Эльснера, где тот сообщал, что у него всего-навсего осталось 12 000 патронов.

Во время этого совещания было решено повторить штурм Екатеринодара первого апреля.

После совещания, в пять часов вечера, Верховный глухим басом сказал мне:

– Хан, пойдемте осмотрим позицию. Возьмите бинокль.

Выйдя из фермы, Верховный и я пошли по направлению Черноморского вокзала. Не успели мы показаться в поле, как товарищи, заметив нас, открыли пулеметную и винтовочную стрельбу. Верховный, не обращая внимания, как всегда, все шел вперед. Я, идя сзади его, читал молитву. Влево от нас находилась наша батарея.

– Господин корнет, попросите Верховного от имени офицеров батареи вернуться, так как впереди обстрел еще сильнее! – просил один из офицеров батареи, подбежав ко мне.

– А? Что? Сильный обстрел?.. Где Миончинский? Спасибо вам, господа! Я сейчас! – сказал Верховный, продолжая идти дальше.

«Д-ж, ж-ж ж!» – пролетали мимо ушей и над головой пули от выпущенных очередей из пулеметов. Верховный, нагнувшись, перепрыгнул лужу. Во время прыжка его папаха упала по эту сторону лужи. В лужу же падали пули, брызгая во все стороны грязью. Не желая спускаться вниз и не выпуская бинокль из рук, он, внимательно осматривая позицию, произнес:

– Хан, подайте мне, пожалуйста, папаху!

В это время я лежал как раз возле папахи, ожидая, когда прекратится стрельба, чтобы, перепрыгнув через лужу на сторону Верховного, подать ее.

– Ну что, Хан, жарковато? Не бойтесь, пули нас не тронут! – сказал Верховный, обернувшись ко мне.

Улучив минуту, т. е. пропустив очередь из пулемета, я, схватив папаху, перепрыгнул к Верховному. Одев ее, он двинулся опять вперед.

– Ваше Высокопревосходительство, я прошу вас дальше не идти! – сорвалось невольно с моего языка.

– Хан, вы сами говорили когда-то, что если человеку суждено умереть, то его убьет собственная тень. Кисмэт (судьба)! – произнес Верховный, продолжая идти опять вперед.

– Береженого и Бог бережет! – ответил я ему.

– Хан, прилягте здесь, а я пройду до наблюдательного пункта. Предлагаю вам я это не потому, что вы боитесь, а просто чтобы уменьшить цель. А то действительно эти негодяи нас заметили! – сказал Верховный, пройдя некоторое расстояние.

– Ваше Высокопревосходительство! Я дал слово Таисии Владимировне, что буду всюду с Вами. Хотя я и увеличиваю цель, но все же разрешите идти с Вами! – ответил я ему.

– Хорошо, идемте! – произнес басом Верховный.

На лице Верховного я уловил в это время мелькнувшую тень недовольства. Она явилась, очевидно, потому, что он в это время, может быть, старался не думать о семье.

– Ваше Высокопревосходительство, обстрел сильный, вы изволите рисковать! – говорил полковник Миончинский, спускаясь с бугра, где был его наблюдательный пункт, навстречу Верховному.

– Ложитесь все, господа! – приказал Верховный, сам стоя во весь рост и глядя в бинокль.

– О-о! – послышалось сзади меня, и один из офицеров покатился вниз с холма, на котором мы находились.

– Уже?! – сказал Миончинский, крестясь.

Верховный, не заметив упавшего офицера, ответил:

– Нет, это не отступление, а просто демонстрация. Они хотят сесть на наш левый фланг! – и, окончив осматривать позицию большевиков, повернулся назад. – Как?! Уже этот поручик убит? – спросил он удивленный, подойдя к трупу. – Полковник, при первой же возможности тело его доставьте в рощу! – приказал Верховный полковнику Миончинскому очень тихим голосом, возвращаясь обратно.

Назад мы шли молча. Верховный о чем-то сильно задумался. Наступила темнота. Я нарушил молчание, задав Верховному вопрос: есть ли хоть капля надежды на взятие этого несчастного города?

– А что – сомнение? Хан! Мы должны его взять! Отступление поведет к агонии и немедленной гибели армии. Если уж суждено погибнуть, то погибнем с честью в открытом бою! – ответил Верховный.