Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Я хочу видеть… ко-ман-дующего!.. Хочу его!.. Хочу ко-ман-ду-юще-го!..

Я подбежал и передал просьбу раненого Верховному.

– Меня? Сейчас! Остановите обоз, я сейчас приду! – сказал Верховный, направляясь к раненому.

– Ваше Высоко-пре-восхо-дительство! Я у-мираю за родину и за вас! Не о-став-ляйте мо-его те-ла боль-ше-викам! – просил офицер.

– Хорошо! Спасибо! Вашу просьбу исполню. Но мне, кажется, рано думать о смерти. Бог даст, вы выздоровеете! – ответил Верховный дрожащим голосом, чуть не плача, видя страдания раненого и не имея возможности облегчить их. – Сейчас подойдет сюда обоз, и мы вас положим в повозку! – сказал Верховный раненому и направился в обоз.

– Я думаю, умрет бедняга! Хан, как думаете вы? – спросил он меня вполголоса, когда мы отошли от раненого. – Хан, воткните возле раненых винтовки в землю, чтобы их легко было отыскать санитарам.

Когда я вернулся к Верховному, исполнив его приказание, то он, остановив обоз, высаживал из повозок офицеров и солдат, по наружному виду годных держать в руках винтовку.

– Вы кто такой? Слезайте! Вы тоже! Хан, ищите, нет ли в повозках лишних вещей! – говорил он, стоя недалеко от моста.

Когда был закончен осмотр обоза, Верховный подозвал к себе полковника Корвина-Круковского, которому приказал:

– Полковник, всех этих молодцов отправьте в отряд полковника Краснянского. Я хочу из них составить заслон против большевиков, для пропуска обоза.

В это время подошел к Верховному доброволец-азербайджанец Корниловского полка, конвоируя какого-то матроса.

– Геспадин яранал, ми поймал эщо этот болошовик. Пасматри, он марской чалавэк! – докладывал он.

– Ты кто? – спросил Верховный матроса.

– Я – матрос!

– Ты кто? Большевик?

– Да, я коммунист! – ответил матрос, смело и нагло оглядывая Верховного с ног до головы.

Его взгляд был полон ненависти и презрения ко всем окружавшим его. Верховный приказал его расстрелять.

– Иды, ты! – крикнул азербайджанец, ведя матроса в лесок, находящийся недалеко от нас.

Раздался сухой треск выстрела, и матрос-коммунист, упав на землю, остался неподвижен. Не успел матрос испустить последнее дыхание, как азербайджанец стал искать в его карманах и снимать сапоги.

– Зачем ты так обращаешься с ним? Зачем тебе сапоги, когда каждый из нас в любую минуту может лежать так же, как он! – сказал я, увидя такое бесцеремонное обращение с трупом.

– Ва, Хан! Тогда и я свои сапоги тоже адам, как и этот марской чаловэк! А до этой мынуты хачу имэть сапагы! – и азербайджанец продолжал стаскивать их.

К трем часам пополудни бой закончился и армия двинулась на станицу Рязанскую. На другое утро в 5 часов мы выступили дальше.

День был ясный и солнечный. Перед нами показались аулы, расположенные у подножья Кавказских гор. Чем дальше мы шли, тем местность становилась красивее и красивее. Гладкую степь заменили холмы, покрытые лесами. Подходя к первому аулу, мы надеялись встретить там радушный прием и отдых. Каково же было наше разочарование, когда мы не нашли в нем ни одной живой души. Дома были разрушены или сожжены.

– Хан, не найдете ли вы здесь кого-нибудь из черкесов, который мог бы сообщить нам о судьбе Екатеринодарской армии, а также о том, куда девались жители аула?! – приказал мне Верховный во время привала.

Войдя в первый попавшийся дом, я мысленно перенесся в свою родную страну, где точно по такому же плану складывают дома. Глядя на разрушение и хаос кругом, я вспомнил города по берегам Аму-Дарьи, которые тоже были разрушены и разграблены когда-то войсками Чингисхана. На стенах дома, в котором я сейчас находился, были написаны молитвы и изречения из Корана. Весь домашний скарб был разбит и разбросан. Среди мусора валялись листы разорванного Корана и других священных книг. Я с грустью пошел из дома в дом в надежде найти хоть одну живую душу. Всюду повторялась одна и та же картина полного разрушения. Зашел и в мечеть, красовавшуюся среди зелени, и мне показалось, что ее одинокий минарет угрюмо смотрел и словно боялся, что ему вечно придется быть одиноким и заброшенным среди этих гор. В мечети я также нашел разорванные и затоптанные в грязи листы священных книг. Один маленький Коран, без начала и конца, я поднял из грязи и взял себе. Он и до сих пор сопутствует мне всюду. Не найдя нигде никого, я возвратился к Верховному, который, по обыкновению, пропускал мимо себя обоз и «чистил» его. Долинский потный, с недовольным видом, нервно ощупывал мешок с ячменем и что-то бурчал себе под нос. Узнав от меня, что никого в ауле я не нашел, Верховный приказал мне помочь Долинскому.

– Вы кто такие? – спросил Верховный группу молодых солдат, сидевших на повозке.

– Мы, Ваше Превосходительство, охрана политического отдела генерала Алексеева, – ответили они.

– Иван Павлович, обратите внимание! Для охраны политического отдела столько молодых людей? – полувопросительно-полуудивленно спросил Верховный генерала Романовского, который поспешил разъяснить ему, что все они женщины, а не солдаты.

– Хорошо, они женщины, но среди них я вижу офицеров. Вы кто такие? – спросил Верховный офицеров.