К конце января семья Верховного в сопровождении корнета Толстова и преданного Мистулову кондуктора поезда, в котором уезжала она, покинула Ростов.
Не прошло и трех дней, как было получено известие о закрытии и кавказской железной дороги.
– Ну, слава Богу, Хан, что они благополучно проскочили! Этот поезд был последний! – говорил мне Верховный.
29 января 1918 года Верховный получил известие о смерти атамана Каледина. Это известие несильно подействовало на Верховного, и он оставался во время чтения телеграммы так же спокоен, как и был до нее.
– Царствие ему небесное! Этот конец я ему предсказывал еще в Новочеркасске, – сказал Верховный и сейчас же задал генералу Романовскому вопрос: – Что еще у вас есть? – и продолжал слушать прерванный этим известием доклад.
Внезапное известие о смерти атамана Каледина произвело сильное впечатление в штабе и в городе. Явилась слабая надежда, что казаки опомнятся и пойдут вместе с Добровольческой армией защищать свой очаг, но и эта надежда быстро улетучилась, как не раз она являлась и исчезала и при жизни Каледина.
Кроме небольшого количества интеллигенции и «зеленой» молодежи, горячо откликнувшихся на призыв Добровольческой армии, остальная публика оставалась глухой. Из молодежи был организован отряд, храбро дравшийся на фронте. Много помог Добровольческой армии союз инженеров и техников, который, во-первых, сорвал забастовку, восстановив электричество и водопроводы, а во-вторых, работал на поездах для передвижения войск. Рабочих уже на поездах не было, и их место занимали инженеры, техники, небольшое число студентов. Этот же союз нес также техническую работу на фронте. Но все-таки вся эта помощь была каплей в море. Между тем на фронте бои шли ожесточенные, и ряды добровольцев таяли с каждым часом, а запись их в армию подвигалась очень слабо. Несмотря на то что в Ростове была масса офицеров, очень немногие из них шли в армию. Большинство же старалось устроиться потеплее в штабе, а если это не удавалось, предпочитали выжидать события, приходя за новостями в тот же штаб к приятелям, сумевшим устроиться там. Однажды я наблюдал следующую сценку:
– Здравствуйте, Василий Иванович!.. Я к вам с маленькой просьбой!
– А, здравия желаю, Иван Иванович! С удовольствием, если это в моих силах… Говорите!..
– Видите ли в чем дело, Василий Иванович, не сможете ли вы меня устроить здесь, в штабе. Я, видите ли, хочу записаться в армию, но мне было бы желательно устроиться около вас.
– Ну, батенька, Иван Иванович, извините, но исполнить эту просьбу я не в силах. Командующий армией принимает в свою армию и увольняет из нее всех сам лично. К тому же он приказал начальнику штаба сократить штаб до минимума. Приходится работать, как волу. Например, мою должность, если бы это было в нормальное время, исполняли бы три человека, а сейчас я работаю один. Очень тяжело, но что же поделаешь?! Помощников не дают. Беда в том, что и заикнуться нельзя, что устаешь, так как генерал Корнилов очень крутой и разговаривать особенно не любит; заикнись ему об этом, он возьмет тебя да и вышибет вон! Он имеет очень дурную привычку являться сюда два-три раза в день, чтобы поискать лишних людей, которых можно было бы отправить на фронт. Так что, голубчик, видите сами, ничего не смогу сделать, – говорил Василий Иванович, разводя руками.
– Здравствуйте, господа! – произнес, подойдя к разговаривавшим, полковник средних лет.
– Ну, как, Петр Петрович, до сих пор ничего не удалось вам сделать? – поинтересовался Василий Иванович.
– Разумеется, нет! У вас здесь очень туго и никак невозможно куда-нибудь сунуться. На фронт с удовольствием, мест сколько угодно, а здесь, извините, все занято, говорят, – ответил Петр Петрович.
– Изволите слышать, Иван Иванович, что говорит Петр Петрович? – спросил Василий Иванович.
– А вы что, батенька, тоже относительно местечка? – поинтересовался Петр Петрович.
– Да видите ли я, на германском фронте был сильно контужен и в строй не гожусь, хотелось бы устроиться поспокойнее, – мялся Иван Иванович.
– Хо… хо… хо… – расхохотался Петр Петрович. – Да вы, батенька, чудак! Через пять дней после приезда да спокойное местечко! Я хожу сюда две недели и надавил все пружины и, как видите, в результате шиш с маслом. А вы, как орел с размаха, хотите получить сразу! – смеялся громко Петр Петрович.
В это время в приемную вошел грязный, с усталым лицом офицер и, узнав, что Верховного в штабе нет, он подошел к группе с восклицанием:
– Как, господа, вы тоже пробрались к нам? Вот хорошо! Вы в какую часть записались? Слава Богу, что наш брат мало-помалу прибывает. У нас на фронте дорог каждый человек, – торопливо говорил прибывший.
Не отвечая ничего на заданный вопрос офицера, эти люди в три голоса в свою очередь задали вопрос:
– Что у вас нового на фронте?
– Ничего, пока все по-старому! Большевики жмут, а мы их колотим. Вот только дела под Таганрогом плохи. Ну, это невелика беда… Исправят быстро. Был маленький прорывчик…
– Про-рыв-чик? Что вы говорите! – воскликнули три голоса. – Значит, дела швах? Скоро бежать будем?