– В Аксае боя с большевиками не будет. Я хочу дать отдых на ночь моей армии, а утром рано уйду дальше. Если со стороны жителей Аксая будет выражено какое-нибудь недовольство или будет произведен хоть один выстрел по моим людям, то я в Аксае не оставлю камня на камне. Вот это передайте вашим станичникам! – закончил Верховный и пошел вперед. Делегаты, молча выслушав Верховного, уехали обратно.
– Вот дрянь казачки! И это называется – «наши братья христиане!» Как много когда-то писалось о них и их гостеприимстве. Они не только не помогли нам в борьбе с большевиками, а даже не хотят дать приют на несколько часов. Наши враги турки встречали нас, русских, их врагов, делясь последним, а эта дрянь шарахается от нас, как от чертей. Ведь у них мы ничего не просим и за все будем платить, – возмущались в строю офицеры.
– Как, как? Аксайцы отказывают нам в ночлеге? Надо разнести их! Жаль, что генерал Корнилов этих делегатов отпустил, а не приказал повесить! – говорили другие возмущенные.
– Артиллерия вперед! Перебросьте ее по ту сторону Дона и на всякий случай прикажите занять позицию против Аксая! – приказал Верховный генералу Романовскому, когда мы подходили к станице.
Придя в Аксай и расположившись в одной хате, Верховный, генерал Деникин, генерал Романовский, Долинский, Малинин (адъютант Деникина) и я немного отдохнули, а на рассвете выступили дальше. Было яркое, солнечное, но морозное утро. Утренний мороз давал о себе знать. Разношерстно одетые добровольцы длинной лентой переходили Дон. За переходом войск, до последнего человека, наблюдал на другом берегу Дона сам Верховный. На последние части переходивших войск налетел большевицкий аэроплан и, сбросив две бомбы, повернул обратно. Одна из бомб, попав на лед, где проходили войска, образовала в нем большую прорубь, не причинив, однако, никому вреда. После «визита» аэроплана из Аксая послышались одиночные выстрелы, то стреляли нам в спину.
– Господи, вразуми их! Это так своих братьев провожают! – произнес Верховный, качая головой и глядя в сторону Аксая. Глубоко вздохнув, он пошел крупным шагом к голове колонны.
Ольгинская
10 февраля 1918 года.
Прибыв в Ольгинскую станицу, мы остановились в ней, ожидая, пока все части, оставленные на фронтах под Батайском, Ростовом и в других местах, подтянутся сюда же. Верховный решил здесь переформировать армию. Для этого понадобилось четыре дня. Когда все части пришли и были переформированы, то оказалось, что в Добровольческой армии приблизительно 4000 бойцов. Пехота ее состояла из следующих полков: Офицерский полк под командой генерала Маркова, Корниловский – под командой полковника Неженцева, партизанский, в состав которого вошли партизаны Чернецова, Краснянского, Курочкина, Лазарева и др. под командой А.П. Богаевского, и Чехословацкий батальон под командой полковника Краля. Отдельными единицами вышли из Ростова юнкерский батальон под командой генерала А. Боровского и студенческий. Во время похода уже студенческий батальон был влит в Корниловский полк, а юнкерский – в Офицерский полк.
Конница состояла: из офицерского дивизиона под командой гвардии полковника Гершельмана, дивизиона полковника Глазенапа и конного отряда полковника Корнилова (бывшего адъютанта генерала Корнилова), два последних состояли из донцов. Конвой Верховного под командой ротмистра Арона состоял из шести офицеров (полковника Григорьева, корнета Силяба Сердарова, прапорщика Мистулова и прикомандированных к конвою двух офицеров: Адцоева и Кцоева) и шести джигитов-туркмен (5 кавказцев и одного киргиза).
Снабдил конвой оружием, патронами, лошадьми и седлами в Ольгинской станице, по приказанию Верховного, я.
Не могу не рассказать, как попал опять к генералу Корнилову полковник Григорьев. Прибыв в начале января в Ростов, полковник Григорьев оставался вне Добровольческой армии, не желая записываться в ее ряды, но аккуратно посещал столовую штаба в качестве текинца. Однажды, сидя в конвойной комнате в присутствии ротмистра Арона и корнета Толстова, Григорьев обратился ко мне со следующими словами:
– Послушайте, корнет! Скажите своему генералу, чтобы он уплатил мне по счетам. Я потерял лошадь и вещи во время его бегства из Быхова. В армию записываться я не желаю, так как не верю в эту авантюру!
Надо заметить, что он в Ахале потерпел полную неудачу. Явившись туда набирать джигитов, он услышал от туркмен стариков такие слова: «Где полк, где наши сыновья? Говорят, что генерал Корнилов сделал тяжелый поход из Быхова на Дон, в котором погиб весь полк. Мы не верим, что тебя прислал генерал Корнилов, так как вместо того, чтобы в такое тяжелое время быть с генералом Корниловым и нашими сыновьями, ты здесь проводишь время в шатании и ухаживаниями за девочками». Ничего не оставалось после этого полковнику Григорьеву, как отказаться от мысли «создать» полк и вернуться к гененералу Корнилову, уже не для того чтобы служить в армии, а чтобы получить за потерянные вещи их стоимость, – «по счетам», как он выразился.