– Так точно, Ваше Превосходительство! Люди эти не понимают ни языка, ни дисциплины, не говоря уже о строе, и этим сильно раздражают офицеров полка! – ответил полковник Неженцев.
– Митрофан Осипович, пожалуйста, я вас покорнейше прошу вывести этот дикий безрассудный метод обучения в полку, поносящий мое имя. Пора забыть и отвыкнуть от этих мерзких приемов. Ведь и в царское время мы с вами добивались, чтобы с корнем уничтожить это зло, а когда достигли дорогой ценой своей армии, мы заводим его у себя сами! Поймите же сами, я призываю ополчиться народ, явиться в ряды армии и он приходит и, вместо того чтобы его радостно встретить, облегчить, помочь и, быстро обучив, создать воинов, мы бьем им физиономии. В то же время наш противник из них же готовит нам грозный боевой элемент без побоев. Я не могу достать нижних чинов из моей стальной дивизии и послать вам в полк, но ведь и те молодцы из стальной дивизии были сделаны из того же материала, что и добровольцы, посланные теперь к вам. Надо только иметь желание и умение подойти к ним, в особенности в такое тяжелое время, как теперь, чтобы создать из них тоже стальных людей! – говорил сурово Верховный, пронизывая насквозь сверкающими глазами стоявшего перед ним полковника Неженцева.
– Ваше Превосходительство, вы сами знаете, что времени нет обучать их, так как полк все время находится в боевой обстановке, – ответил полковник Неженцев.
– Хорошо, это я понимаю, но зачем же допускать, чтобы их били? Нет времени для обучения – назначайте их пока на нестроевые должности, заменив их нижними чинами, находящимися сейчас там, – говорил Верховный.
В то время как наши избивали «по мордам» поступающих добровольцев и они бежали из Добровольческой армии, большевики собирали их и, умело обработав, направляли против нас дисциплинированных людей, и мы, преодолеваемые их стойкостью и упорством в боях, принуждены были скитаться, сперва по Донским и Кубанским степям, а теперь по заграницам, терпя большее унижение, чем когда-то те, которых били по мордам. С кем же мы начали впервые бои, как не с китайцами, амбалами и чернорабочими под Новочеркасском, Ростовом, Таганрогом?..
Наконец, эти же амбалы так же умели умирать в рядах Добровольческой армии, как корниловцы на подступах Екатеринодара, а немного раньше – под Филипповской и Ново-Димитриевской станицами, не говоря о тех амбалах, которых Верховный, собрав в минуту опасности вокруг себя, сумел бросить в атаку на большевиков под Лежанкой и под Кореновской. Вместо того чтобы воздать должное, как всякому честному добровольцу, их то и дело оскорбляют, оскорбляя тем самую память убитых, называя персами, амбалами, подонками. Стыдились бы! Вечная память вам, положившим за благо Родины самое дорогое – ваши жизни! Оставшимся в живых – низкий поклон! В моих глазах нет и не было никогда «корниловцев», «марковцев» и др., а были честные и славные сыны России, шедшие за Верховным туда, куда он их вел. В его армии умирали все одинаково, и все были обречены на смерть, и все были герои!
Атмосфера сгущается
22 января 1918 года.
Наступление большевиков на Ростов с каждым днем становилось все упорнее и упорнее. Несмотря на это, Верховный чувствовал себя бодро и продолжал энергично и неутомимо работать. Работал он почти круглые сутки. Часто ночью, часа в два-три, он вдруг зажигал свечу, лежавшую вместе с револьвером, часами, листом бумаги и карандашом на стуле возле кровати, и принимался, лежа в постели, что-то писать.
– Ничего, Хан, ложитесь, ложитесь! Я вспомнил об одном деле и хочу сделать заметку, чтобы не забыть завтра! – говорил он мне, когда я входил в такие минуты к нему.
Встав в семь часов утра, он принимался за работу в ожидании чая.
– Что, Хан? Вы говорите, чай готов! А! Чай?.. С удовольствием! – с такими словами Верховный поднимался и шел в нашу комнату.
– Ну, Хан, а чем вы меня сегодня угостите? – спрашивал он, пока я ему наливал чай.
– Хлебом с маслом, как всегда, Ваше Высокопревосходительство! – отвечал я ему, видя за его спиной Виктора Ивановича, смотревшего на меня и качающего головой, как бы этим желая сказать: «Видишь, какой у нас Верховный, денег на продукты не дает, а спрашивает, чем мы его угостим?!»
Усевшись, кому где удобно, так как стул в нашей комнате был один и на нем всегда сидел Верховный, а столом по-прежнему продолжал служить ящик, мы, мирно беседуя, принимались за чай. Улучив хорошую минуту, Долинский обращается к Верховному.
– Ваше Высокопревосходительство, нужно купить нам чайник, чай, сахар, масло. У нас кончаются запасы.