Итак, на фронте шли беспрерывно бои за боями. Добровольческая армия боролась не на живот, а на смерть. Бои шли кругом. Еще в 20-х числах января большевики повели упорные наступления на Зверево и на Лихую со стороны Царицына, желая отрезать путь отряду есаула Чернецова, который под напором противника, будучи не в силах удержаться со своей горсточкой храбрецов, должен был уйти в Горную. Рабочие в Сулине и в Александро-Грушевской всячески помогали большевикам, выступая с оружием в руках против Добровольческой армии и взрывая железнодорожный путь, тормозили передвижение ее. Большевики, пришедшие со стороны Тихорецкой в Батайск, соединившись с местными рабочими, повели наступление на Ростов. Отряд полковника Ширяева, состоявший исключительно из кадровых морских офицеров и защищавший этот подступ к Ростову, отчаянно сопротивлялся, будучи окружен в неравном бою большевиками. Большевики предложили отряду сдаться на милость, но командир отряда полковник Ширяев приказал офицерам:
– Лучше умереть, чем видеть позор нашей поруганной Родины!
Моряки сомкнутыми рядами пошли на большевиков, и из их отряда осталось не больше пяти-шести человек, очень тяжело раненных. Генерал Марков, очевидец боя, доложил Верховному о гибели славных моряков.
– Честь и слава им! – произнес, перекрестившись, Верховный и в отмщение за их смерть приказал генералу Маркову разнести Батайск артиллерийским огнем.
– Посылайте туда зажигательные снаряды! – приказал Верховный, но когда генерал Марков напомнил ему о глубоком снеге, которым покрыт Батайск, он отменил данное приказание.
Вследствие внезапного выступления таганрогских большевиков юнкерская рота понесла большие потери. Железнодорожные рабочие предательски разобрали путь в тылу Добровольческой армии, дравшейся у Матвеева Кургана. Таким образом, кругом Ростова большевицкое кольцо стягивалось все теснее и теснее. Армия таяла с каждым днем. Записывалось же в нее очень мало – два-три человека в день. С Северного фронта, да и отовсюду летели донесения в штаб с просьбой о подкреплении. Верховный то и дело посылал меня к полковнику гененерального штаба Патронову (начальнику отдела комплектования) за списком прибывающих и убывающих за день чинов армии. Получая этот лист и видя, что в армию поступает лишь ничтожное количество бойцов, он качал головой и опять погружался в думы. В один из таких тяжелых дней Верховный обратился ко мне с просьбой:
– Дорогой Хан, я слышал, что в Ростове много мусульман с Кавказа и Казани. Не пожелают ли они пойти в армию. Пойдите вы к мулле и поговорите с ним. Не поможет ли он мне. Для переговоров с ним я посылаю именно вас, зная ваше умение говорить со своими братьями, – закончил Верховный, видимо, окончательно потерявши надежду на помощь со стороны ростовских жителей.
Я отправился к мулле.
– Что скажете, Хан эфендим? – обратился ко мне любезный мулла местной мечети Вофа Надиев, удивленный моим поздним посещением, так как было около десяти часов вечера. Кстати сказать, я был с ним раньше знаком, ибо каждую пятницу посещал мечеть для совершения Намаз-Джумы.
– Положение армии очень тяжелое. На помощь ростовцев надеяться нельзя. Помощь же извне прийти не может, так как мы окружены большевицким кольцом, которое с каждым днем стягивается все теснее и теснее. Поэтому Верховный просит вас, как представителя местных мусульман и гражданина России, помочь ему, призвав мусульман в ряды Добровольческой армии, – сказал я.
Выслушав меня, мулла ответил:
– Хан эфендим, я постараюсь сделать в этом направлении все, что могу. Мы мусульмане, как вам, наверно, известно, были несколько стеснены при самодержавии, но, принимая во внимание, что к старому нет возврата и что генерал Корнилов истинный патриот и честный человек, стоящий за Учредительное собрание, я думаю, что найдутся среди местных мусульман охотники идти в ряды его армии. Прошу вас пожаловать ко мне в пятницу после Намаз-Джумы, и мы за чашкой чая обсудим этот вопрос совместно с некоторыми мусульманами и узнаем их мнение по нему, – закончил мулла.
– Я пошел за генералом Корниловым потому, что верю ему. Прежде чем вы приметесь за дело, советую вам поехать к нему лично и познакомиться с ним и поговорить. Если у вас откроется душа к нему, то помогите, если же нет – то откровенно скажите, что вы не можете ему помочь. Он очень ценит откровенных людей, – посоветовал я мулле, прощаясь.
На другое утро в 9 часов мулла приехал к Верховному.
– Ну что? – спросил я муллу, когда он выходил из кабинета Верховного.
– Этому человеку я верю и с удовольствием помогу, – ответил мулла и добавил: – Я вас, Хан эфенди, жду в пятницу.
В пятницу, после намаза, я застал в квартире муллы несколько человек казанских татар. Познакомив меня с ними, мулла обратился к ним со следующей речью: