Жизнь и смерть генерала Корнилова

Из сорока человек прибывших текинцев нашлось только шесть, пожелавших умереть с бояром, и один киргиз из киргизского взвода (один взвод 4-го эскадрона в Текинском полку состоял из киргизов). Узнав об этом, Верховный очень обрадовался и горячо благодарил меня, пожимая руку. В это время каждый человек, поступивший в Добровольческую армию, представлял для нее большую ценность. Верховный приказал одеть, обуть и устроить в общежитие этих джигитов. В строй их зачислять он не хотел, а отдал под мою команду для своей личной охраны.

В Новочеркасске Верховный имел в своем распоряжении следующих лиц: верного и преданного ему до фанатизма и любившего его полковника В.В. Голицына, как штаб-офицера для поручений, адъютанта поручика В.И. Долинского и прикомандированного к Верховному гвардии капитана Измайловского полка И.И. Павского, бывшего адъютантом генерала Духонина, которого он оставил, поехав в Новочеркасск, где по чьей-то протекции и попал к Верховному в качестве неофициального адъютанта.

Верховный категорически отказался принять к себе своего бывшего адъютанта штаб-ротмистра Черниговского гусарского полка Корнилова, который покинул его в дни выступления в Могилеве. Он жил в Новочеркасске и явился теперь к Верховному.

Несмотря на присутствие вышеуказанных лиц, Верховный почему-то большею частью звал меня с собой, если куда-нибудь он хотел пойти, а остальных приглашал изредка. С Долинским мы сроднились еще в Могилеве. Совместная тяжелая служба в тогдашней невеселой обстановке и любовь к Верховному нас душевно сблизили, и я чувствовал себя очень неудобно от внимания Верховного, думая, что это может обидеть Долинского, его действительного адъютанта. Как-то раз я об этом сказал Голицыну, передав ему все мои опасения.

– Дорогой сын, твоя жизнь и жизнь Верховного со дня его вступления на этот пост сплелись вместе. Вы любите друг друга как отец и сын. Кто же может быть его близким адъютантом, как не ты, столько переживший тяжелых минут вместе с ним. Никто из нас не имеет права и мечтать о таком отношении к себе. Я близок к Верховному и свидетель твоей любви к нему и к Родине, ради которой ты сохранил жизнь этого русского патриота. От него теперь зависит будущность России. Не думай об этом, Долинский понимает все, так же любит тебя и ничего против не имеет! – успокаивал меня Голицын.

Еще перед официальным объявлением Верховного командующим Добровольческой армией, как-то беседуя с Верховным, я, вдруг вспомнив о слышанном разговоре господ офицеров в Киеве у представителей Дона, предложил следующее:

– Ваше Высокопревосходительство, было бы желательно, пока не поздно, организовать специальную группу из людей, более надежных, понимающих цели общей задачи, преданных вам и любящих свою родину, и их разослать в разные концы России с устным приказом, если невозможно по какому-либо соображению послать с ними ваш письменный приказ, господам офицерам явиться в ряды армии, возглавляемой вами. Ведь сколько их, таких офицеров, Ваше Высокопревосходительство, которые оторваны от всего, часто не зная, куда идти и что делать дальше, живут в больших городах во мраке неизвестности. Достаточной была бы для них одна фраза: «Генерал Корнилов, командующий Добровольческой армией на Дону, приказывает вам, господа офицеры, явиться под знамя, которое он поднял!» Это нужно сделать сейчас же, пока большевики не организовались и не соблазнили их идти в свои ряды, – закончил я.

– Дорогой Хан, я с вами вполне согласен. Знаю и понимаю это отлично. Я бьюсь и борюсь с «ними», не желая тратить ни единой минуты. Но поймите сами, разве я могу работать в такой обстановке? Не о такой я думал и мечтал, томясь в Быхове. Вы поймите, Хан, мне, генералу Корнилову, атаман Каледин приказал жить у него на Дону нелегально! – ответил Верховный, глубоко вздохнув.

Наступила тишина, которую нарушил Верховный.

– Ах, эта мямля! Действительно, Хан, он у нас самое дорогое время отнимает своими разговорами!.. Он своей нерешительной и двойственной политикой доведет дело до того, что с ним поступят так же, как с покойным Духониным!

Слушая Верховного, я вспомнил Курбан Ага, говорившего: «Вечно теперь в России будет борьба из-за власти. Один русский человек не захочет уступить свою власть другому, хотя и будет сознавать, что сам он не годится для этой роли. Прольется море крови» и т. д. и т. п.

Время шло. Каледин, не теряя надежды уладить все мирным путем с левыми элементами, не объявил официально о присутствии на Дону Верховного, якобы не желая раздражать его именем представителей демократических организаций. Своей политикой он довел до того, что в один прекрасный день (было это 3 января) съезд иногородних представителей потребовал от него роспуска частей будущей Добровольческой армии, которые теперь-де борются против интересов трудового казачества и иногородних, составляющих население Дона.