Жизнь и смерть генерала Корнилова

С теплым чувством я вспоминаю время, проведенное в семье Верховного, да и трудно забыть эти дни, проходившие в теплой столовой за шумной беседой семьи или друзей, посещавших Верховного, забыть радушный прием и сердечное отношение этой милой простой семьи ко мне. Верховный называл меня своим сыном, и это не было фразой, – я действительно был любимым сыном этой семьи. Я тоже люблю их всех как свою семью.

На Дону

Вскоре после приезда Верховного на Дон к нему начали являться «текинцы». Первыми из них прибыли ротмистр Арон и корнет Толстов, которого генерал Лукомский в своей книге «Воспоминания» назвал адъютантом генерала Корнилова. Их приютили в офицерском общежитии на Барочной улице. В конце декабря приехали прапорщик Рененкампф и поручик Нейдгарт. Верховный принял этих двух «текинцев» очень сухо, пристыдил за их халатное отношение к обязанностям во время похода из Быхова на Дон и отослал их тоже в общежитие. Через два дня эти два «текинца» отбыли в Советскую Россию, говоря мне: «Нам здесь делать нечего! Из того, что “он” начинает, ничего не выйдет! Это второй поход с Быхова на Дон! Авантюра!» После их отъезда к нам, слава богу, не приехал больше ни один «текинец». Вероятно, вернувшиеся разведчики успели сообщить о встрече, оказанной им Верховным.

В начале января в Новочеркасск прибыла партия джигитов в сорок человек во главе с Баллар Ярановым, старшим унтер-офицером четвертого эскадрона, того самого, который 26 ноября первый поднял голос против Верховного, возбуждая к нему недоверие джигитов. Изнуренные, голодные, одетые в рваные одежды, они вызывали чувство жалости. Я доложил Верховному о приезде текинцев.

– Сию же минуту, Хан, приведите их сюда! Я их хочу видеть! – приказал мне Верховный.

Я привел их в кабинет Верховного, находившийся на углу Ермаковской и Комитетской улиц. Этот кабинет он уже занимал официально после объявления себя командующим Добровольческой армии. Пришлось ждать, так как Верховный в это время был занят с Гучковым. После ухода Гучкова он опять был занят с новоприбывшим Корвин-Круковским. В маленькой приемной, душной и тесной, я выстроил джигитов в три ряда. Через некоторое время вышел из кабинета Верховный.

– Здравия желаем, Ваше Высокопревосходительство! – дружно ответили джигиты на приветствие Верховного.

– Вот один из главных ораторов, не доверявший мне и предлагавший джигитам ехать своей дорогой! – сказал Верховный, сурово пронизывая глазами Баллара и указывая на него пальцем.

– Бояр, я сказал это и не отказываюсь от своих слов. У нас вера ушла в тот день, когда ты, как наш Сердар, так необдуманно и неосмотрительно поступил с полком, до этого с сильной верой шедшим за тобой, как за своим Сердаром. Мы, вольные туркмены, по вековой традиции привыкли говорить правду и откровенно выражать неудовольствие нашему Сердару, если он поступает неправильно. Прими во внимание, бояр, что мы шли за своим Сердаром добровольно, а не по принуждению, и мы поэтому вправе одобрять или порицать его действия. Мы изъявили недоверие к тебе в дальнейшем пути на Дон, но тебя большевикам не выдали и послушные твоему голосу опять-таки поехали за тобой до тех пор, пока ты нас сам не оставил. Если бы мы думали предать тебя большевикам, то не вытащили бы тебя из огня, когда под тобой была убита лошадь и ты упал с седла, да и сами мы не сдались большевикам в то время, как русские офицеры эскадрона Эргарта сдались большевикам, увлекая за собой джигитов, оставив трупы убитых неубранными, а раненых джигитов, дорогих наших товарищей, на растерзание большевикам. Наконец, вот твой адъютант (я в это время еще не был адъютантом), он знает, сколько труда стоило, Сердар Ага, ему удержать джигитов в Могилеве от агитации большевиков и их заманчивых обещаний. Я знаю это потому, что Хан Ага действовал через меня же, передавая джигитам о важности момента и о вреде, который большевики хотят причинить тебе. Я и сейчас скажу тебе правду, что не верю, чтобы ты, бояр, один мог что-нибудь сделать. Привел же джигитов к тебе для того, чтобы от души пожелать тебе всего хорошего и получить твое благословение на наш путь до Ахала. Лихом не поминай нас! Мы сделали для тебя все, что могли! – закончил Баллар.

Во время речи Баллара Верховный становился все желтее и желтее, что служило у него всегда признаком волнения или сильного душевного переживания.

– Спасибо за твою откровенность. Я ничего не имею против вас, джигиты! Желаю вам всего хорошего. Очень благодарен за вашу службу мне, верные мои туркмены! – ответил Верховный, пожав руку Баллар Яранову и тут же написал записку генералу Алексееву, приказывая выдать по 25 рублей каждому джигиту, а Баллар Яранову, как старшему, 50 рублей.

Зайдя на Барочную улицу в общежитие, расположившись на полу, покрытом одеялами и попивая чай, вспоминая погибших и живых, я обратился к джигитам:

– Зову не на службу, а вызываю желающих умереть там, где суждено умереть бояру. Здесь у него нет службы, а есть любовь к нему, вера в него и его дело и долг перед родиной!