Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником

Я расстроилась из-за того, что Вик не может со мной поужинать и отвлечь меня от этого мальчишки, но мне стало легче при виде того, как моему спутнику жаль, что у него не получается. Я в тот вечер была жестока. Я сказала: «Ах, как жаль, мы с тобой уже сто лет не проводили время друг с другом. Я думала, что мы сможем посмотреть какое-нибудь кино, уютничая с попкорном».

– Ребенок, – ответил Вик. – Ты себе не представляешь, как мне жаль, что я не могу.

– А ты знаешь, – спросила я, указывая на роспись стен, – что автор книг из серии «Мадлен» обменял эти фрески на полтора года жизни в «Карлайле» для себя и своей семьи?

– Нет, я не знал, – отозвался мой собеседник. – Счастливые, наверное, были люди, раз они жили в такой тесноте и не спятили.

Вик умел задеть меня, когда ему хватало на это духу. Мой босс остался выпить по второй порции, о которой, я знала, потом пожалеет. Оплатил наши напитки и поднялся. В морщинах на его лбу блестели крупные капли пота.

– Скажи таксисту, пусть едет по Девятой к туннелю, – крикнула я Вику вслед. – Нельзя опаздывать на день рождения жены!

И вот теперь я смотрела на ее сообщение. О, эта неподвижность сообщения, пусть ты и знаешь, что человек на другом конце линии весь трясется, вглядываясь в свой телефон. Отчаяние этой бедной, бедной женщины! На самом деле, я никак не могла поверить в то, что Вик оставил Мэри жить с болью знания о том, что ее муж покончил с собой из-за другой. Оставил одну заботиться о ребенке с проблемами. Некоторым людям доводится выстрадать столько, что кажется, будто они способны справиться с чем угодно. Я не была бесчувственной. Я прошла через собственные испытания и знала, что человек, подобный Мэри, выживет. Как выживает большинство женщин.

Та леди из приложения ответила мне: Ты далбанутая чёкнутая пизда!

Я написала в ответ: Ты сделала две ошибки: в словах долбанутая и чокнутая. Потом удалила это сообщение и написала: ДА КАК ХОЧЕШЬ ДЕШЕВКА.

Звякнул колокольчик, и вошла Элис. На ней было длинное серое хлопковое платье без рукавов. Волосы собраны сзади во влажный конский хвост. Глаза не нуждались в косметике.

– Ты уже закрываешься? Мы можем попить пивка на веранде?

– Конечно.

– Тебе никуда не нужно спешить?

Улыбка Элис была кисловатой, смутно осуждающей. Она вытащила десятидолларовую банкноту.

– Я вчера не заплатила за наш второй круг, так что в этот раз угощаю. Терпеть не могу людей, которые делают вид, что забыли расплатиться.

Через считаные мгновения мы с Элис продолжили вчерашний разговор. Потом она сказала кое-что, отчего мне вдруг показалось, что мы общаемся на каком-то другом, более высоком уровне. Первые разговоры с Элис были сходны с ощущением от психоделических наркотиков.

– Есть что-то такое в твоей истории – в Бескрайнем Небе – во всем этом, что мне кажется, что у нее должно быть предназначение. Понимаешь? Типа как мы к чему-то идем. Конечно, я кажусь тебе сумасшедшей. Это холоднее вчерашнего. Это, мать твою, прекрасно.

Еще бы оно не было холоднее! Я специально ради Элис опустила температуру в холодильнике. Пиво было таким холодным, что сияло. Я представила себе губы ее матери, слившиеся с губами моего отца.

– Ты возненавидишь здешних женщин, – сказала мне Элис.

– Разве они не такие же, как в Нью-Йорке?

– Думаю, что хуже. Они – опоссумы. Есть одна женщина, Лара, я даю ей частные уроки в ее японском саду в Санта-Монике в шесть утра. Дамочку хлебом не корми, дай со мной поговорить. Ее ребенок сидит с нянькой и смотрит на мать из окна. Прижавшись лицом и ладошками к стеклу. Лара желает трепаться о чепухе, о том, как парикмахерша всегда берет ее вне очереди, ставя даже выше местных селебрити. Эта женщина хочет, чтобы я ей завидовала. Однажды муж Лары вышел в сад, увидел меня, и тогда она перенесла наши занятия на девять.

У Элис был легкий акцент, может быть, дефект речи, но эта изюминка, как по мне, делала ее еще сексуальнее. Женщина вытащила сигарету из новой мягкой пачки. Я чуть не поднесла ей огонька. Но мне не хотелось, чтобы из нас двоих я была мужчиной. Я глотнула пива, и вкус его внезапно показался мне дрянным. Почувствовала, как слой слюны толщиной в дюйм обволок мое горло. В голове поплыло. Я силой воли заставила себя вернуться в настоящее.

– Где ты выросла? – спросила я Элис.

– Ты спрашиваешь из-за моего акцента? Континентального? Звучит неестественно? Иногда мне кажется, что я нарочно его усиливаю. Точно, нарочно. Я постараюсь быть более искренней, потому что ты мне нравишься.

Элис объяснила, что родилась в Нью-Джерси, но бóльшую часть детства провела в Италии. Я сказала ей, что сама оттуда родом. Мы выяснили, что у нас обеих матери-итальянки.

– Что привело твою семью в Италию? – спросила я, пытаясь нейтрализовать кислоту, поднимавшуюся в глотке.

– Мы уехали туда, когда я едва начала ходить. Потом вернулись в Штаты, чтобы я училась здесь в старшей школе. Италия оказалась не такой, какой моя мать ее помнила.

– А твой отец?