Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником

– Выбыл из игры, – сказала Элис, замахав рукой, точно птичьим крылышком, скосила глаза и затянулась сигаретой. – Ты должна дорассказать мне историю, – настояла она. – Мы к чему-то приближаемся.

Платье вдруг показалось мне слишком тесным. Элис была права: мы к чему-то приближались. Когда я рассказывала ей часть за частью, с конца в обратную сторону, мы приближались к началу. Мы приближались к причине, по которой я оказалась здесь. Некоторые люди говорят, что проделывают работу внутри собственного сознания. Они приходят к пониманию, что ревность – детская эмоция. Эти люди учат себя таким вещам. Но я не могла проделать работу внутри собственного сознания. Интерьер моего сознания представлял собой змеиное кубло. Я не выжила бы там в одиночку.

– Да я никакого значения не имею.

– Нет, имеешь! – возразила Элис. – Не стану говорить, что мне кажется, будто я знаю тебя всю жизнь, потому что как раз что-то подобное сказала бы та женщина, Лара. Между инъекциями пчелиной пыльцы. У нее целиакия, так что домработнице приходится быть крайне осторожной.

– Может быть, однажды домработница окажется недостаточно осторожной.

Элис подалась вперед, хохоча, и положила обе ладони мне на плечи. Ее лоб коснулся моей груди. Я подумала – как ни гротескно – о том, что у моего отца был свой любимый тип.

– В каждом полным-полно дерьма, – сказала Элис. – Я называла свою мать «маман» с десяти до шестнадцати лет.

– А что случилось в твои шестнадцать?

– Она умерла, – ответила Элис, все еще смеясь.

– Сочувствую.

– Мама пролежала в больнице всего две недели, и за это время поседела. Она была изумительной женщиной. Идеальной матерью. Право, я бы так думала, даже если бы она не была моей «маман».

Я попросила Элис рассказать мне о Роде Рейлзе. Она сказала, что он – один из тех гуру, которые оставляют пенис внутри женщины, чтобы успокоить ее. Что Рейлз никогда не брал напором.

– Как ты получила эту работу?

– Ты имеешь в виду, почему я ее получила? – уточнила Элис, словно само собой разумелось, что, коль скоро нанимателем был мужчина, она не могла ее не получить. – Я хочу когда-нибудь открыть собственную студию. Не в Лос-Анджелесе. Может, в Италии. Небольшую отделанную дубом студию посреди оливковых рощ и кипарисов. А эта лучше всех. Род, несмотря на всю его тантрическую ересь, лучше всех умеет сочетать бизнес и дух йоги. Может, Рейлз в нее и не верит, но я верю в то, во что он говорит, что верит. И это все, что мне нужно.

– Ты умна не по годам.

– Ты так говоришь, будто намного старше меня. Тебе сколько, тридцать?

– Почти тридцать семь.

– Ну, на тридцать шесть ты не выглядишь, да и тридцать шесть – полная ерунда.

– Может, тридцать шесть и ерунда, зато тридцать семь – конец всему.

– Ты тут почти закончила?

– Должна была закрыться полчаса назад.

– Ждала меня? – спросила Элис почти похотливо.

– Нет. – Я запнулась.

– Все нормально. Я тоже ждала встречи с тобой.

Она уже обладала способностью довести меня до бешенства в один момент, а в другой заставить почувствовать себя удачливой и любимой.

– Поехали на пляж, – предложила Элис.

Мы сели в ее «Приус». Вишневый освежитель воздуха висел на заляпанном зеркале заднего вида. Он пах восьмидесятыми и всем, что красного цвета.

По пути к морю мы остановились у моего дома, потому что я сказала, что у меня там валяется пачка сигарет. Элис, похоже, не удивилась абсурдности этого компаунда. Забираясь по лестнице наверх, в свою дурацкую спальню-лофт, я слышала, как она ходит по дому внизу.

– Мне следовало бы бросить курить, – сказала Элис. – От курева у меня горло болит.

Я отыскала пачку «Америкэн Спирит». Которую прихватила из гостиничного номера своего насильника.

– А что не так с твоим горлом?

– Потянула что-то, когда страдала булимией. Чтобы выздороветь, ушел не один месяц. Иначе я бы не остановилась.

– Ты была булимичкой? – переспросила я.

– Дай передохнуть, а? – взмолилась Элис, обмахиваясь ладонью и оглядываясь по сторонам. – Иисусе Христе, как же здесь жарко! Иисусе! Ты вообще знаешь, что тут кондиционер есть?

– Мне нельзя им пользоваться. Это указано в договоре.

– Что?

– В договоре указано, что я не могу пользоваться кондиционером. Хозяин слышит его из своего дома.

Я указала на халупу Ленни, которая была видна из кухонного окна.

– Я врубаю его, – заявила моя спутница. Подтащила к стене одну из нераспакованных коробок, забралась на нее и включила кондиционер. Маслянистый пот поблескивал между грудей Элис. – Почему бы тебе не купить пару оконных?

Мысль о гофрированной трубе, о том, что придется чем-то закрывать промежутки между ней и рамой, показалась такой гигантской проблемой, что мне захотелось свернуться калачиком, как плод в утробе.

– Ненавижу оконные кондиционеры, – с чувством сказала я.

– Оконные кондиционеры создают у меня ощущение уюта.

– А у меня – ощущение нищеты.

– В Маремме, – сказала Элис, – как и почти повсюду в Италии, что ты наверняка знаешь, по ночам кондиционеры не нужны. Хватает бриза. Там почти всегда дует ветерок. А ведь прохлады хочется по-настоящему только по ночам.